Время от времени к ним заходила Фиамма, приносила хлеб и овощи, а иногда даже ветчину. А порой кое-что из одежды. Куртку для нонны или штаны и обувь для Аллоры. Аллора ставила обувь на подоконник рядом с изображением Святой Богоматери и берегла ее. Она боялась надевать туфли, боялась каждой пылинки и царапины на них, поэтому продолжала ходить босиком. А зимой — в теплых носках, которые вязала нонна, сидя у камина, совсем рядом с огнем.
Площадь была безукоризненно подметена, на алтаре маленькой церкви всегда стояли свежие цветы, а нонну спустя столько лет снова видели на улице. Медленно ползущей, а иногда даже, на короткое время, снова в вертикальном положении. Аллора привозила ее на тачке, осторожно сгружала рядом со старым каштаном и поддерживала при ходьбе. Дети боялись уже обеих и швыряли в них каштанами, которые Аллора собирала и вечерами жарила на огне.
Было холодное февральское утро, когда Аллора выбралась из своей крошечной каморки и удивилась зловонию, которое исходило из комнаты нонны. Нонна лежала на полу, уставив глаза в потолок, однако с застывшей насмешливой улыбкой в уголках рта, будто не веря, что смерть все же не забыла ее. Руками она обхватила бутылку «Альмаро», защищая ее, словно спящего ребенка. Умирая, она обгадилась, словно пытаясь насрать на смерть, но это ей не удалось. Смерть победила.
Аллора тщательно вымыла ее и завернула в единственную свежую простыню, которая была у нонны и которую та берегла на случай смерти. Аллора в последний раз расчесала ее свалявшиеся, пыльные, но все еще черные волосы, взяла свою худую, любимую нонну на руки, а потом отвезла ее на тачке в церковь. Там она положила ее перед алтарем, вынула цветы из вазы и рассыпала их по ее телу. Затем в первый, последний и единственный раз в своей жизни поцеловала ее в лоб, сказала «аллора» и покинула церковь.
Вернувшись домой, она взяла туфли с подоконника, перекрестилась перед Богородицей и медленно пошла из комнаты в комнату, поджигая дом.
С тех пор она жила в доме Фиаммы и Бернардо. У нее была своя комната — чистая, с белыми стенами, кроватью, столом и двумя стульями, со шкафом и полкой, на которую она ставила туфли. Это была чудесная комната с инжировым деревом под окном, сквозь которое по утрам солнце несколько часов заливало своим светом всю комнату. Однако Аллора не была счастлива. Ей не хватало ползающей на коленях и что-то бормочущей себе под нос нонны, черные волосы которой окунались в минестроне и которая улыбалась своим беззубым ртом, когда находила в супе морковку. Которая часами терпеливо сидела у окна, ожидая шелудивого кота, который раз в несколько дней залезал через окно, стряхивал с себя блох, а потом засыпал у нее на коленях. Она часами гладила его своими подагрическими пальцами и давала ему поесть минестроне из своей тарелки, а потом доедала суп, и в конце концов Аллора вылизывала тарелку. Иногда кот заявлялся посреди ночи, сворачивался в клубок между ног нонны и согревал ее, словно лохматая грелка.