Письменный стол Моники был убран так безукоризненно, словно она не хотела оставить на нем даже свои отпечатки пальцев. Зато на его собственном столе постоянно валялись папки, акты, фотографии, проспекты, брошюры и записи, которые Моника каждый вечер тупо складывала в стопку, что каждый раз выводило его из себя. Но это, очевидно, изменить было невозможно. Потому что если Моника хотела что-то сделать и считала это правильным, то она это делала. И тогда ни просьбы, ни приказы, ни угрозы и даже землетрясение не могли изменить ее решение.
Возле экрана его компьютера было наклеено множество сообщений, написанных рукой Моники. Шрадеры пожаловались, что потеряли драгоценный день своего отпуска на бессмысленный осмотр дурацкой недвижимости. К черту Шрадеров! Дотторе Манетти ожидает его звонка завтра утром в десять, нотариус по апартаментам в Кастельнуово Берарденья будет в следующий вторник в пятнадцать тридцать, а продажа Касса дель Муро запланирована на четверг в десять тридцать.
Больше ничего важного. Он выключил настольную лампу и покинул комнату. В кухне заглянул в холодильник. То же, что и всегда. Два пакета молока, кусок пекорино, три йогурта и открытая бутылка просекко, в горлышке которой торчала серебряная ложка, чтобы не выходил углекислый газ. Все это ерунда. Он сделал глоток для пробы. Просекко на вкус уже было никакое. Поэтому он взял бутылку с собой и вышел из бюро.
На Кампо он присел недалеко от фонтана. Камни были приятными, теплыми. Июнь вообще был его любимым месяцем. Дни были длинными, а лето — юным и свежим, и пробуждало желание чего-то большего. Не так, как в августе, когда жара уже надоела, а лето со своей духотой и тяжестью кажется липким на ощупь.
Он медленно пил просекко. В такие моменты, как этот, он не любил оставаться в одиночестве.
Он наблюдал за парочками, туристами, жителями Сиены, которые медленно шли мимо или спешили в переулок. Ему ни до кого не было дела. Если он сейчас упадет и умрет, то это, конечно, привлечет внимание и кто-нибудь вызовет врача, но по-настоящему это никого волновать не будет Он был человеком, о котором никто печалиться не станет. И хотя он жил в центре города, но, в принципе, в этом проклятом мире был совершенно один, как какой-нибудь Энрико, который постоянно прятался в лесу и был безумно рад, что никто не нарушает его покой. Был ли сам Кай причиной тому, что до сих пор ни одна женщина по-настоящему не захотела остаться с ним? Наверное. Потому что каждая из них после определенного времени начинала действовать ему на нервы, потому что каждая мешала его привычному укладу жизни и потому что он хотел без комментариев делать то, что приходило в голову. Он не хотел слышать «Ты где был?», или «Ты должен поесть», или «Это уже вторая бутылка». Ему хотелось здесь, на кампо, положить голову на чьи-то колени, ждать темноты, считать звезды, но не уходить одному домой. Потом, может быть, на террасе выпить вместе бутылку красного вина, неожиданно встать и пойти в постель. Оставить бокалы на столе до следующего вечера или до следующей грозы с ураганом, который просто сметет их на улицу. Ради Бога, он не хотел рядом никого, кто отнес бы бокалы в кухню, поставил их в мойку и наполнил водой. Он не хотел видеть яркого света в кухне, когда шел с ночной, залитой лунным светом террасы в темную спальню.