Когда Анна, приодетая и с высушенными феном волосами вернулась в кухню, там уже шипела кофеварка. Кай как раз был занят тем, что снимал пенку с молока в маленьком чайнике, в котором надо было просто поднять и опустить густое ситечко, чтобы придавить пенку.
— Пойдем на террасу, — сказала Анна и поставила на поднос чашки для эспрессо, сахар, бутылку минеральной воды и корзину с фруктами.
Под ореховым деревом в это время еще была густая тень.
— Извини, что я так долго не появлялся, — сказал Кай. — У меня было очень много работы. Я продал дом недалеко от Гревы в Кьянти и еще один — возле моря в Кастильйоне дела Пескайя. Пришлось постоянно ездить туда-сюда. А если из Сиены поехать к морю даже на короткое время, все равно уходит полдня.
— Я знаю.
— А ты? Как ты себя чувствовала здесь одна?
Он не понимал почему, но ему казалось, что Анна как-то изменилась. Стала более спокойной, более сосредоточенной на самой себе. И чуть-чуть бледнее, что, собственно, было странно при такой жаркой летней погоде.
— Все было о’кей. Не так чтобы совсем просто, но о’кей.
— Расскажи.
— Это было непривычно. И невероятно тихо. Когда Карла и Энрико были здесь, можно было время от времени сказать хоть пару слов, мы же не молчали часами. И вдруг никого не стало. Только тишина. Было как-то странно. Но страха не было. Я думала, что ночью запаникую, но ничего не случилось. Я спала как сурок и, слава богу, просыпалась, когда было уже светло.
То, что она постоянно чуть ли не сходила с ума перед чем-то неизвестным, она Каю не сказала. Она целыми днями не знала, что делать с собой. Она пыталась заняться чем-то, чтобы забыть, где она, но это не удавалось. Она шла в кухню, варила эспрессо, но не пила его. Она стирала белье и пересаживала герань из одного горшка в другой, лишь бы что-то делать. Она выдергивала бурьян из песка во дворе, хотя при этом сама себе казалась дурой. Она садилась в шезлонг на верхней террасе перед окном спальни и пыталась читать, но уже через пятнадцать минут захлопывала книгу, потому что не могла сосредоточиться. Она шла гулять, и на каждом шагу испытывала страх перед неотвратимо приближающейся ночью.
Как только солнце скрывалось за горами и на долину опускались сумерки, она уходила в дом, садилась в кухне за стол и приходила в отчаяние, когда думала о предстоящем длинном вечере. Долина казалась раем, когда вечерами она сидела с Карлой и Энрико под ореховым деревом, разговаривала с ними, ела, пила и смеялась. Теперь же, в одиночестве, долина стала подобна аду.
Тишина и одиночество казались Анне толстым покрывалом, которое лежало на ней и перекрывало доступ воздуха, необходимого для дыхания. Она не чувствовала этого, когда жила здесь с Энрико.