Возле каждого дома в поселке стояла ветхая, как и сами дома, лавочка. На лавочках в светлое время суток сидели женщины, емко именуемые пенсионерками. То есть в диапазоне от 55 до 80 лет примерно. Дольше 80 лет в поселке жить было неприлично, и не сумевшие умереть до этой даты были обречены запираться от осуждающих взглядов в своих домах. Участковая врачиха, Лариса Анатольевна, таких журила, напоминала, что на молодых времени и средств не хватает. А вы, мол, пожили, пора и честь знать. Пенсионеров мужчин в поселке было немного. Не заживались мужики в поселке, мерли до пенсии. А женщины, выйдя на законный отдых, надевали фланелевые халаты, повязывали головы платками и становились на вечный прикол у ворот своих домишек. Через год сидения на лавочке любая, даже самая активная и ухоженная женщина превращалась в склочную старуху, способную обсуждать только сериалы да соседей. Женщины на лавочках были неразличимы, как близнецы и лишены индивидуальности, как куклы серийного производства. Их коллективный разум выносил вердикты по любому поводу. Поселяне, от мала до велика, находились под пристальным присмотром стоглазого цербера Лавочки. Ярлыки навешивались на всю жизнь, которою и приходилось прожить, оправдывая кредит доверия, выданный обществом.
— Ритка — проститутка, в короткой юбке, сволочь, ходит.
— Андрей — буржуй, на Каене ездит.
— Леша — тряпка и подкаблучник, с коляской гуляет в парке, пока жена евойна в парикмахерской сидит.
— Ленка, Лешина жена — сука злобная, до чего хорошего мужика довела.
— Ивановы — все наркоманы, даже ребенок у них наркоманский, больной, ноги не ходют.
— Марьиванна — дура набитая. Зачем с мужем разводилась? Ну бил он ее. Так кого ж муж не бил? А мужик после развода от горя запил да помер. Хороший же мужик был, Петровне вон дважды швейную машинку чинил, копейки не взял.
— Сережка-то бандит, с ним тихо надо. С мужиками пьет, в спортзале целый день, вон здоровый-то какой, бычара!
Вот этот-то суд присяжных и приговорил, что Алена ведьма.
Впрочем, и было с чего. Алена приехала в поселок тому уж четверть века как и поселилась в крошечном деревянном домике в конце Косого переулка, принадлежавшем прежде старому немому Матвею, умевшему сводить бородавки и вправлять вывихи и грыжи. Матвей точно был колдун, домишко его стоял пустой после его смерти довольно долго. Никто даже на снос не желал покупать. А потом трах-бах, в нем поселилась сухая седая женщина, невесть как и когда переехавшая в поселок. Выглядела Алена не как положено нормальной пенсионерке. Стройная, ладная, седая коса вокруг головы калачом. И седина у нее какая-то не людская. У всех бурая соль с перцем, а у нее точно пена на деревенском молоке — густая, белая, с блеском. Глаза кошачьи, цвета спитого чая, желтые. Одевалась Алена тоже не ладно. В ее-то возрасте розовые крепдешиновые платья да красные брючные костюмы — где такое видано, а? Впрочем, вопрос возраста странной Алены занимал пенсионерский клуб уже много лет. За почти три десятилетия внешне она не изменилась ни капли.