Старая кровать с высокими перинами манила чистым бельем и мягким удобством. Сквозь пелену опьянения проглядывались знакомые фигуры. «Вроде бы Даша и та, вторая, блондинка?», — подумал Антип, несмело принимая от улыбающейся девушки полную стопку водки.
«Откуда они здесь?», — думал пошатывающийся Рустам, вспоминая как обезумевшие подруги набросились на него в Маятовке, но страха не было. Выпили еще. Сколько это продолжалось? Что было потом? Все размылось…
…Алкоголь, быстро подействовавший на усталые организмы, так же быстро улетучился. Проснулись через пару часов, с нестерпимой головной болью.
— Что это было? — прохрипел Рустам, — Куда делись девчонки?
Антип минуту помолчал. Вспоминая одно из своих творений, и плавно продекламировал:
— Похмелье не выносит суеты,
Вчерашний праздник наполняет череп болью,
С трудом мне помнится фигура небесспорной красоты,
Богини подзабытого застолья.
Похмелье пляшет веной на глазу,
Стучит бутылкой по предателю стакану,
Убавить слишком яркую б на небе бирюзу,
И плюнуть в рожу отраженью-старикану.
Похмелье не выносит суеты…
Но провалился коньячок в больной желудок…
Смеюсь я над стенаньем побежденной дурноты!
Похмелья нет! Похмелье — глупый предрассудок!
Поднял заботливо оставленную возле кровати стопку, посмотрел сквозь нее на Рустама, но пить не стал — поставил на место.
В комнате тишина. Солнце вовсю шпарит в окно. С кухни донеслось заманчивое шкварчание еды на сковороде и запах яичницы, обильно сдобренной салом.
— Молодец дедок, — позевывая, похвалил Антип хозяина, — Яишинка сейчас к месту.
— Пошли? — Рустам не разделял оптимизма друга по поводу сала.
Кухню нашли по запаху. Сковородка как раз перекочевала с плиты на стол, брызжа всполохами жира. Тарелки расположились на клеенчатой скатерти, а рядом, на массивной крашеной табуретке восседала… Кася, меланхолично разглядывая розочки узора.
— Ты? — вскрикнул Антип, — Опять? Как же ты надоела.
— Не слишком ли ты груб, с такой красивой? — прозвучал знакомый бас, заставляя вошедших оглянуться.
У плиты стоял Андрей, разбрасывая по комнате сияние серебристой лысины. Черное одеяние заканчивалось дымом рукавов, ноги сокрыты клубящимся подолом, а на груди фартук, раскрашенный глупыми цветочками.
— Ты? — снова воскликнул Антип, — Жив? А где старик? И… эти?
— Меня привел ваш друг, — позевывая, произнесла Кася, — Никого здесь не было.
Друзья бросились к Истинному. Как дети, после долгой разлуки увидевшие родителя, попытались обнять «старого друга». Путались в переднике, отмахивались от неощутимого дыма рукавов, и радовались, ликовали, вновь обретя такого сильного союзника.