— Ты, Степаныч?
— Что я?
— Сейчас говорил — ты?
— Ну, да. Ты чего? Заболел? Мы ж с тобой…
— Нет. После. Таким голосом странным… Вот опять, — верзила снова завертел головой в поисках незримого собеседника.
— Эй, ты в порядке? Голоса в голове? Приехали.
— Да не псих я! — нервничал верзила, — Вот, опять говорит.
— И что вещает? — испуганно спросил седой.
— А сам не слышишь?
— Нет.
— Зачем гублю душу, спрашивает, — состояние Коли походило на панику, — Зачем иду за злом.
— Ого. Какая правильная шизофрения.
— Сам ты шизик, Степаныч, — Коля нервно дернул шеей.
— Подожди-ка, — поднялся на ноги седой и, повторяя за кем-то, произнес, — Велийцы сражаются за Добро, а вы против. Придет расплата. Миг нынешней жизни сменится вечностью боли. Слышишь?
— Похоже. Ты тоже?
— Да. Может проверка? Посмотри на остальных.
Верзила обернулся. Юззи, находившиеся на площади, растерянно озирались. Головы крутились в поисках источника звука, но взгляды упирались только в таких же растерянных людей. Кто-то размахивал руками, словно мух разгоняя наваждение; кто-то спешил укрыться в доме, не желая демонстрировать внезапные «странности».
Разноязычные юззи не до конца понимали русский, на котором звучали «голоса в голове», но и тех небольших знаний, что имелись, хватало на осознания происходящего. К тому же многие испуганно повторяли услышанное, переводя для окружающих. Не хотелось страдать одним, переводили шепотком, делились страхом.
Не выдержав напряжения, люди стали расползаться по жилищам. Паника гнала людей! Улицы пустели, но и забившись в свои щели, сикарийцы не могли избавиться от голосов, укрыться от невидимых нравоучений. Страх проникал даже под одеяла.
Мутанты-командиры носились по городу, не понимая внезапного опустения. Хриплые голоса выкрикивали приказы, и юззи вынуждены были выползать на улицу, отвечать грозным уродцам, но, когда начальники отходили, снова бросались в кровати. Зарывшись в одеяла, отдавались во власть пугающих и назойливых поучений.
В болезненных размышлениях прополз день. Бессонная ночь прошла в сопровождении тяжких мыслей. Утро принесло тремор рук и боль в глазах. Страх лишил сил! Сигнал горна, возвещающий о построение перед боем, вывел на улицы нескольких юззи. Особо трусливых. Тех, у кого страх перед командирами пересилил ужас перед «говорящей совестью». Комендант, размахивая тростью, вбежал в казарму.
— Встать! Всем встать! — изрыгалась злоба из рваного рта, — Не слышите горна, сволочи? Строиться!
Юззи, трясясь от страха и бессонницы, выползли из кроватей. У кого-то хватило сил одеться, а кто-то поплелся на улицу в неглиже, таща по земле наполеоновские кители.