Первая реакция на речь в Фултоне была критической и на Западе, и на Востоке. Американские газеты обвиняли Черчилля в том, что он отравил и без того трудные взаимоотношения между США и СССР и опять пытается втянуть их страну в европейские дела. Президент Трумэн написал Сталину, что и его приглашает в Соединенные Штаты, обещал отвести в университет Миссури, чтобы советский руководитель тоже мог, как и Черчилль, сказать американцам то, что он думает.
Сталин отклонил приглашение.
— Я бы с удовольствием посетил Соединенные Штаты, но возраст берет свое, — ответил он американскому послу. — Врачи говорят, что я не могу совершать далекие путешествия и должен соблюдать строгую диету. Я напишу президенту и объясню, почему не могу принять его приглашение. Человек должен беречь свои силы. Президент Рузвельт был человеком долга, но не берег силы. Если бы он это делал, был бы жив и сейчас.
Трудно сказать, что бы произошло, если бы Сталин принял приглашение Трумэна и отправился за океан. Впоследствии на Хрущева и Брежнева поездки в Америку производили сильнейшее впечатление. Личное знакомство с Соединенными Штатами, с американским образом жизни, с американцами немало способствовало снижению напряженности. Но Хрущев и Брежнев были людьми иного поколения. И по характеру иными. Они хотели общения с людьми.
Сталин был кабинетным вождем. Он и по собственной стране не ездил и потребности такой не ощущал. Редко выступал, общался с узким кругом доверенных лиц. Возможно, и в Вашингтоне он бы просидел все дни в советском посольстве, покидая его только для переговоров. Ничего бы не увидел и своего отношения к американцам не изменил. Советский вождь получал массу детальной информации от своих дипломатов и разведчиков, но они, стараясь сделать ему приятное, рисовали неверную картину жизни западного общества.
А на Западе плохо понимали советскую жизнь. Один из иностранных корреспондентов в Москве заметил:
— Нет специалистов по Советскому Союзу, есть только разные степени непонимания.
Запад и Советский Союз неправильно оценивали намерения друг друга. Каждая из сторон считала, что другая проводит в жизнь тщательно разработанный дьявольский план раздела мира. Декларативные заявления принимали за уже разработанный оперативный план. И тут же принимались ответные меры. Чем больше одна сторона верила созданному ей же образу другой стороны, тем сильнее становилась взаимная враждебность.
Сталин назвал речь Черчилля «опасным шагом». Увидел в ней контуры противостоящего ему англо-американского военного союза. Сталин сравнил Черчилля с Гитлером и сказал, что его речь — подготовка к войне против Советского Союза и стремление навязать всему миру господство «англо-саксонской расы»: «Господин Черчилль и его друзья предъявляют… нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, — в противном случае неизбежна война».