Мужикам никогда не отказывали в их нуждах относительно леса, и даже смотрели за тем, чтоб у них было все в исправности по хозяйству, даже взыскивали с лентяев и настаивали на том, чтобы они немедленно поправляли то, что рушилось или требовало починки. Мужички хорошо это понимали и волей-неволей сами берегли лес. Знаю это потому, что служил при обязательном труде в Нерчинском крае и видел все воочию, как говорится.
Тогда все бора были сыры и мало боялись огня, а если и случались лесные пожары, особенно в засуху, то крестьяне сами или по наряду собирались в большом количестве, «захватывали» огонь и прекращали пожарище.
— А так ли это теперь? — спросит читатель.
— Нет.
— Да почему же нет? Ведь крестьяне — те же крестьяне и так же обязаны ходить на опалку лесов весною и тушить пожары.
— Вот то-то и есть, что крестьяне не те, а власть разбилась над ними до семи нянек, и дело выходит так, что ближайшие власти начнут сначала переписку, а потом уж «нарядят» крестьян тушить пожар, но придет их разве половина и только тогда, когда пожар войдет в свою силу, когда остановить его трудно или невозможно — и, глядишь, немалой части бора как не бывало!..
— Странно.
— Ничего тут странного нет, потому что с увольнением крестьян они сделались отрезанными ломтями, и к общему делу их уже не приставишь. Они сами по себе, а дело само по себе; оно в зависимости от этой отдаленной уже силы, которая не только не понимает своего экономического строя, находящегося в тесной связи с благосостоянием лесов, но даже как бы враждебно относится к этому благосостоянию, и им об этом никто не растолкует. Мужики даже свои, то есть отведенные им участки, не берегут, а казенные леса умышленно поджигают.
— Как так? А для чего же исправники, мировые посредники?
— Гм… Да разве они могут помочь общему делу? Ничуть!.. Они состоят взаимно в постоянном антагонизме. Да вот, например, хоть относительно пожаров: они только замедляют нужную помощь через формальную переписку, которая требует немало времени и не имеет при этом случае смысла. А если им представляются протоколы о виновниках пожаров, они нередко штрафуют их самой пустяшной пеней — и делу конец… К тому же в деле оскудения лесов на Алтае во многом повинно само лесное хозяйство.
— Как так? Вот это еще того лучше!
— Да, действительно лучше… Крестьян до того стеснили всевозможной и дорогой пошлиной за лес, что мужик не может вырубить себе топорища без пени; а если попался не своему куму, или не сумел почествовать вовремя даже и кума, то приходится заплатить за такую пустяковину втрое. Ведь и в самом деле, до чего доходила пресловутая строгость в лесном хозяйстве — курьез! Право, курьез! Позволят, например, мужику или, еще лучше, рабочему при заводе или рудниках вырубить за попенную плату сколько-нибудь дров или бревен, возьмут, конечно, деньги, назначат срок, обыкновенно крайне короткий, и следят за порубкой. Вот мужик или рабочий вырубит, а вывезти в срок не смог: прихворнул, либо бураны помешали. Вот и налетят «архаровцы» и конфискуют все на месте. Потом эту же порубку и купит, как будто с аукциона, какой-нибудь кум того же архаровца за половину цены, а мужик или рабочий только взвоет, сердечный!