Веселый и хороший товарищ, он всегда стеснялся только тем, что ему, как служащему человеку и вообще как доктору, нельзя было надолго отлучаться из дома и делать дальние экскурсии. Но все-таки, при первом удобном случае, мы ездили за несколько десятков верст от Салаира и, ночуя в поле, имели достаточно времени, чтобы вдоволь насладиться и набить кучу разной дичи.
Однажды мы ездили на речку Ур, — это уже далеконько за Гурьевский завод, — где весною нашли дупелиные тока и совершенно неожиданно встретили дрофу, которая почему-то подпустила нас в степной местности довольно близко, когда мы проезжали в тележке крупной рысью. Хитрая птица, вероятно, заметила нас далеко и притаилась за мелкими кустиками, а когда мы набежали уже близко, она не выдержала и, припадая на ногах, как-то сгорбившись, побежала в сторону от дороги. Мы сначала приняли ее за кроншнепа и поспешно закричали кучеру, чтобы он остановился, но так как вдруг сделать этого было невозможно, а минута была дорога, то я на ходу экипажа выстрелил в нее на бегу; когда она поднялась, доктор успел пустить в нее дуплетом дупелиной дробью. Дрофа потеряла несколько мелких перышек и плавно, но бойко отправилась далее, а мы, не солоно хлебавши, поглядели ей вслед, послали сто чертей вдогонку и только тогда узнали, по какой дичи мы так поспешно отсалютовали.
Доктор много лет охотился раньше и после в этой местности, но никогда не встречал тут такой редкой дичи, которая попадается на Алтае только в западной его части, где есть более открытые плоскогорья, напоминающие степи.
Кстати, не могу не рассказать здесь крайне курьезного охотничьего поля, когда мы, уже в половине августа, охотились за тетеревами; надо заметить, что в это время молодые косачи были уже так велики, что получили черное оперение и казались настоящими чернышами. Время подходило уже к вечеру, и мы хотели бросить охоту, но знаменитый Мильтон доктора потянул к нескошенному сырому покосу и вскоре остановился. Мы подошли с разных сторон и несколько под углом друг к другу. При слове «пиль» вылетел против доктора молодой косаченок; пока доктор прикладывался — поднялся по линии и другой. После выстрела замертво падают оба, но доктор видел одного. Зарядив ружье, он идет к нему и кладет в сетку.
— Доктор! Берите и другого, — говорю я, видя, что он не заметил такого пассажа.
— Как же так? Я стрелял-то одного.
— Берите, берите и другого, вон, смотрите, подальше лежит.
В это время с моей стороны срывается опять косаченок и летит низко, почти по траве; я выстрелил и косаченок сунулся сразу, но когда я стал его брать, то услыхал, что далее, по линии выстрела, кто-то трепещется в траве; подхожу и вижу подбитую мною молодую тетерку, которую, вероятно, захватило пущенным по траве выстрелом на месте ее сиденки или бегущую от меня.