— Сударыня, — я придвинулась ближе к Яринке, — Это просто ошибка. Вы ведь знаете, что Ярина недавно начала увлекаться шитьём, и у неё ещё не всё получается. Вот и подол вышел короче, чем надо. Она этого не хотела.
Холодный взгляд Агафьи остановился на мне.
— Неужели? Чего же стоило Ярине взять и исправить свою ошибку, раз уж она её заметила? Лень? Или желание оставить всё как есть?
Я торопливо забормотала:
— Нет-нет, просто она так хотела быть красивой в свой день рождения, а переделать не успела…
— Ах, вот как! — голос воспитательницы стал язвительным, — Так хотела вырядиться, что сочла скромность наряда не столь значимой?
Поняв, что, кажется, только ухудшила ситуацию, я потеряно замолчала.
Агафья снова перевела взгляд на Яринку.
— Вот что, Донаева. Я не стану тебя наказывать только по причине того, что сегодня твой день рождения. Сейчас ты пойдёшь в дортуар и переоденешься в школьную форму. Именно в форму, сегодня я лишаю тебя права как-то украшаться, достаточно того, что ты уже успела. А после уроков отнесёшь свой, прости Господи, наряд Варваре Петровне, и там распорешь его. Может ткань ещё сгодится на что-то более полезное.
— Да, сударыня, — Яринка, так и не подняв головы, побрела по коридору. Я, было, двинулась за ней, но Агафья остановила меня жестом руки. Потом ещё раз внимательно оглядев свою группу, развернулась и ушла, оставив за собой подавленное молчание.
На первой перемене я предприняла попытки расшевелить Яринку, вернуть ей хоть часть того летучего настроения, которым она заражала с утра. Я что-то рассказывала, шутила, дурачилась, но всё это разбивалось о Яринкину замкнутость. Она отвечала невпопад, не улыбалась шуткам, и я видела, что мысли моей подруги далеко. В конце концов, я тоже прекратила болтовню, ушла в себя. Так в молчании мы провели школьный день, так вернулись в дортуар. И тут Яринка сломалась.
Она взяла с кровати свой костюм феи, уткнулась в него лицом, и расплакалась.
Настуся и Зина замерли, я беспомощно затопталась рядом, не зная, что предпринять. Яринка конечно плакала и раньше, все приютские дети, осиротевшие в сознательном возрасте, иногда плачут по ночам, и я не раз слышала в темноте Яринкины всхлипы. Но чтобы моя бесстрашная и дерзкая подруга плакала вот так, у всех на виду — такого на моей памяти ещё не бывало.
Я присела рядом и осторожно приобняла её за плечи. От Яринкиных рыданий дрожали листья злополучного наряда, которым она продолжала закрывать лицо. В дортуаре висело неловкое молчание. Первой его нарушила Зина. Она поднялась на ноги, и тихонько сказала Настусе: