И она снова подошла к окну и снова крикнула:
— Карик! Валя! Идите обедать!
— Когда я была маленькой… — начала бабушка.
Мама отмахнулась нетерпеливо.
— Да вы уж сколько раз рассказывали об этом. Они не сказали вам, куда собираются пойти?
Бабушка сердито пожевала губами.
— Когда я была маленькой, — сказала она, — я всегда говорила, куда иду. А теперь такие дети растут, что хотят, то и делают… Хотят — на Северный полюс едут, а то и на Южный… Или, например, передавали недавно по радио…
— Что, что передавали? — поспешно спросила мама.
— А ничего! Утонул какой-то мальчик! То и передавали.
Мама вздрогнула.
— Ну, — сказала она, — это… это вздор! Карик и Валя не пойдут купаться!
— Не знаю, не знаю, — бабушка покачала головой, — купаются они или не купаются, не скажу, а только давно пора обедать, а их все нет и нет. Где они?
Мама провела ладонью по лицу. Не говоря ни слова, она быстро вышла из столовой.
— Когда я была маленькой… — вздохнула бабушка.
Но что делала бабушка, когда была маленькой, мама так и не узнала: она уже стояла посреди двора и, щуря глаза от солнца, оглядывалась по сторонам.
Посреди двора, на желтой песочной горке, лежал зеленый совочек Вали, рядом валялась выцветшая тюбетейка Карика. И тут же, вытянув все четыре ноги, грелся на солнышке рыжий толстый кот Анюта. Он лениво жмурился и так вытягивал ноги, словно хотел подарить их маме.
— Где же они, Анюта?
Кот сладко зевнул, взглянул на маму одним глазом и перевернулся лениво на спину.
— Ну куда же, куда они делись? — бормотала мама.
Она прошлась по двору, заглянула в прачечную и даже посмотрела в темные окна подвала, где лежали дрова.
Ребят нигде не было.
— Ка-ари-ик! — еще раз крикнула мама.
Никто не отозвался.
— Ва-а-аля! — закричала мама.
“Ав-ав-гав-гав-гау-у!” — взвыло где-то совсем рядом.
В боковом подъезде сильно хлопнула дверь. Во двор, волоча за собой гремящую цепь, выскочила большая остромордая собака овчарка.
Жирный кот Анюта одним прыжком взлетел на поленницу дров.
“Тссс! — зашипел он, поднимая лапу. — Прош-ш-шу не ш-ш-шу-уметь!”
Собака гавкнула сердито на Анюту, с разгона взлетела на горку и стала кататься по песку, поднимая густые столбы пыли, потом вскочила, отряхнулась и с громким лаем бросилась на маму.
Мама отскочила в сторону.
— Назад! Нельзя! Пошел прочь! — замахала она руками.
— Джек! Тубо! К ноге! — раздался из подъезда громкий голос.
Во двор вышел, переваливаясь, толстый человек в сандалиях на босую ногу, с дымящейся папиросой в руке. Это был жилец четвертого этажа — фотограф Шмидт.
— Ты это что же, Джек? А? — спросил толстяк строго и погрозил толстым пальцем. Джек виновато вильнул хвостом.