– Если ты один – значит, с тобой что-то не так.
– И что же со мной не так? – с интересом спросил он без улыбки.
– Я не знаю. Но что-то с тобой не так.
– Определенно, – согласился он. – И это означает, что тебе, моя дорогая София, нужно бежать со всех ног. Нужно послушать моего сына, который, как ты сказала, меня ненавидит. Вдруг пройдут годы – и ты тоже станешь ненавидеть меня. Потому что ты права и со мной что-то не так. Зачем тебе выяснять, что именно? Зачем оставаться и выяснять это лично?
– Поезжай к своим друзьям. Тебя ждут, тебя просили приехать не позже десяти, а сейчас уже почти одиннадцать, все уже пьют, провожают Старый год, – ответила я, разозлившись. – Поезжай к друзьям. У меня скоро уже последняя электричка уйдет.
– Нет, – отрезал он.
– Да, – рявкнула я.
Тогда он сказал, что ни за что не допустит, чтобы я ехала в такое время в такой день в электричке в какой-то там Солнечногорск – одна. Да это просто опасно, сказал он. Я потом себе не прощу.
– Я тебе позвоню, как приеду, – заверила его я сухо. – Дай номер своих друзей, и я тебе позвоню от маминой подруги. Не волнуйся, я притворюсь… не знаю, притворюсь твоей любовницей. Пусть друзья завалят тебя вопросами, а все женщины, включая их жен, позеленеют от зависти.
– Ты что, действительно хочешь уйти? – сощурился он.
– А ты что, действительно хочешь сказать, что слепой? – почти закричала я. – Уходи, я встречу Новый год тут, на вокзале.
– Одна?
– Это мое дело. Я хочу остаться одна. Так будет для меня лучше. Можешь просто взять и уйти? – почти попросила я.
– Нет, теперь уже нет, – покачал головой он.
Для меня это было слишком. Я стояла напротив него и не понимала, что происходит. Тело предавало меня каждую секунду, растапливая масло и сахар и заливая сердце карамельным сиропом; мне хотелось плакать навзрыд, уткнуться ему в грудь и рыдать. Мыслить последовательно я просто не могла. Стоило представить, что сейчас я уеду и расстояние между нами начнет увеличиваться, пока не окажется непреодолимым, как карамель превращалась в разъедающую кислоту, и я начинала умирать внутри.
– Постой, Софи, но если ты говоришь, что между нами разница в двадцать четыре года, это значит… Господи, тебе что, восемнадцать лет? Восемнадцать?
– И что? Что это меняет? – разозлилась я.
Но он стоял, потрясенный результатом простой математической операции.
– Я не осознавал…. Нет, это ни в какие ворота не лезет. Я просто старый идиот.
– Не старый, а мужчина в самом расцвете лет, как Карлсон, – выпалила я. – И вообще, чего ты хочешь от меня?
– Я хочу… Объясни, что ты тут со мной делаешь, девочка Соня? – зло процедил он сквозь сжатые челюсти.