— И не дури там, — в голосе Пухольского не чувствовалось уверенности. — Тебе жить положено, товарищ Богоробов!
Когда комендант встал на черный кружок и закрыл глаза, то понял, что жить ему дальше абсолютно незачем. Хотелось исчезнуть, только не знать того, что ему пришлось узнать.
Подвал встретил его гулкой тишиной. На столе белел лист с исчерканным карандашом списком, значит, уже отправили сегодня очередную партию контры… Богоробов равнодушно пожал плечами и прямо из подвала вышел во двор. Посидел в кустах, тупо глядя на осыпающиеся жухлые листья. Не хотелось, чтобы его нашли тут, как бездомную собаку. Поэтому прошел в кабинет и достал верный маузер.
— Больно было? — зачем-то спросил Игнат.
— Ударило сильно. — Богоробов подумал. — А боли почти не было. Но я сразу же опять на той поляне оказался. Не понял, как, но живой. Там, кроме Пухольского ещё двое были. Они мне долго объясняли, что машина сделана так, чтобы при переходе живых из мертвых восстанавливать. В течение трех суток после смерти это можно. И опять про молекулы, про какую-то память ихнюю… Суетились, ругались. Я сказал, чтобы отстали, и — обратно. А тут снова ты, Пирогов. Умереть спокойно не дашь!
В третий раз у распылителя Богоробова встретила уже почти толпа, человек шесть, все злые и усталые. Был поздний вечер, и разговаривать с ним долго не стали. Пухольский обозвал его неврастеником и отобрал маузер. Комендант не знал, кто такой неврастеник, но обиделся. Навалилась жуткая усталость, хотелось одного: чтобы его оставили в покое, и дали, если не умереть, то хотя бы поспать. К тому же, он где-то потерял папиросы, а курить хотелось просто зверски.
— На, — Игнат достал из кармана портсигар. — Ты его в кабинете обронил.
— Ну, и что мне теперь делать? — спустя несколько минут спросил Богоробов. Игнат ладонью разогнал клубы табачного дыма и пожал плечами.
— Шел бы ты домой, товарищ комендант. Наталья твоя изревелась вся, да и ты на ногах еле стоишь. Стреляться тебе все равно стало не из чего, свой наган я тебе для этих целей не дам. Так что ступай, поспи. Утро вечера…
— Ладно, пойду я, пожалуй… — Богоробов резко встал и, не глядя на Игната, зашагал по коридору.
Тот проводил его взглядом, откинулся на спинку дивана и пробормотал:
— Всё это был лишь сон, приснившийся нам обоим. И ты, товарищ Богоробов, ошибаешься, если думаешь, что завтра я расскажу тебе свою половину сна. Мне сны вообще не снятся. Никогда.
Игнату показалось, что одна из теней в углу обрела острые черты лица Сигизмунда Яновича Пухольского и ехидно улыбнулась ему. Но вместо того, чтобы вглядываться в переменчивые игры света и темноты, Игнат поднял с пола испачканную кровью синюю тряпку и понес её во двор, прятать под гнилые доски.