– Никакого особого искусства, – проворчал я. – Лазерный принтер и новый картридж – вот и все искусство… Хотя картридж в данном случае старый, вон полосу оставил.
– Ничего не понял, – сказал граф, – но спасибо за объяснения. Видимо, очередная магия, я уже привыкаю.
– Половина отряда магов, – просипел Крыс, – а простого дождика вызвать не могут. Духотища невозможная!
– Я не маг, я бог, – сказал Бьорн, подсаливая свое варево, – а дождик и правда не умею.
– А я маг, я умею, – похвастался я, – я много всяких дождиков умею!
– Ну так пусть будет дождик, – попросил Крыс, раздирая ворот рубахи и шею ногтями. – И ветерок…
– Да пожалуйста, – сказал я, елозя пальцем по распечатке. – «Животворящий», боюсь, слишком теплый, «Тещины слезы» мы вряд ли переживем… Вот вроде подходящий – сейчас сделаем попрохладнее…
Встав, я по-ленински тыкнул рукой в небо и, наслаждаясь общим вниманием, торжественно провозгласил:
– «Вихри враждебные»! Исполняется впервые… ну, мной – впервые. Итак. Пусть сильнее дунет ветер! Пусть сильнее грянет гром! Пусть промокнет все на свете… Ом!
Со словом «Ом» мгновенно почерневшее небо рухнуло вниз, к самым нашим головам, и разломилось на куски многосуставчатой ослепительной молнией. Ледяной смерч ударил по костру, перевернул котел и швырнул прямо мне в лицо несколько пылающих головешек. Защищаясь, я вскинул руки и упал на спину. Ветер рывком выхватил из моих пальцев распечатку. Издевательски, так громко, что заложило уши, расхохотался гром. Вокруг, высоко отскакивая от земли, защелкали здоровенные градины. Чувствительно получив по макушке и плечу, я бросился вдогонку за распечаткой, и тут град пошел стеной. Я упал, поскользнувшись. Полыхнула новая молния, и я увидел, что драгоценную бумажку прижало к стволу дерева. Раня босые ноги о ковер града, втянув голову в плечи и матерясь, я поскакал к ней. Ветер так сильно прибивал бумагу к стволу, что отлепить ее удалось с трудом. Молнии били уже каждую секунду, градины стали еще больше, хотя крона дерева и защищала меня от прямых ударов…
Наверное, продолжалась вся эта вакханалия не слишком долго, но мне это время показалось вечностью. Съежившись у корней и вцепившись в них, я ждал, когда меня или поразит молнией, или оторвет от дерева порывом ветра и швырнет вниз, с обрыва. Дуло так, что было трудно дышать, пальцы на руках окоченели и не слушались. От грома болели барабанные перепонки, мне казалось, что я оглох. Холод пробирал до костей… «Чтобы стоять, я должен держаться корней», – шептал я, как бы молясь, хотя вовсе и не стоял…