- Вот, смотрите, - фотограф вернулся к конференц-столу с ноутбуком.
Снимки были четкими.
Рейн-Мари Гамаш не могла не заметить биту у стены. Та была похожа на кровавый восклицательный знак.
И тем не менее…
Тем не менее, мадам Гамаш не упоминала про биту.
- Что означает, - произнесла Лакост, - вероятно, биты здесь не было, когда она нашла тело.
Это «вероятно» не ускользнуло от Гамаша, но он подобные сомнения понимал.
- Бита была тут, когда через полтора часа мы с Бовуаром пришли сюда.
- Мадам Гамаш запирала церковь, - сказала Лакост. - И здесь лишь один выход. Главная дверь. Ключ был у кого-то еще.
- Уверен, в округе этих ключей обнаружится немало, - заметил Гамаш. - Но в церковь никто не входил, и не выходил из нее. На крыльце стояла Мирна, пока не приехали полицейские местного отделения Сюртэ.
- Но был краткий промежуток во времени, - напомнила Лакост. - Сколько? Десять минут? Между тем, как мадам Гамаш заперла дверь и пошла звонить вам, и тем, как Мирна встала на крыльце.
- Верно. Но дело было среди бела дня. Чтобы у кто-то хватило духу прогуливаться по деревне с окровавленным орудием убийства… Для этого надо иметь …
- Железные яйца?
- И очень большую биту, - заключил Гамаш.
Шеф-суперинтендант Гамаш не сходил со свидетельского места целый день, его пребывание там становилось похоже, без преувеличения, на поджаривание на гриле.
В удушающей июльской жаре зала Дворца правосудия не потел бы разве что суперчеловек. Гамаш исходил потом, но не позволял себе достать платок, чтобы утереть лицо. Он понимал - жест этот может представить его как нервного свидетеля. А еще он понимал, что решающий момент дачи показаний близок.
Гамаш не мог рисковать, демонстрируя что-то, схожее со слабостью и уязвимостью.
Но в какой-то момент надо было выбирать - или он промокнет лицо, или предстанет перед залом с залитыми потом глазами, словно плачет.
Гамаш слышал шум вентилятора, но тот находился под столом судьи Кориво и был направлен исключительно на нее. Ей вентилятор требовался больше, чем Гамашу. Если только она не оголилась под своей судейской мантией. Иначе увянет от жары.
И все же, шум вентилятора дразнил, как обещание освежающего бриза, пока недостижимого.
Где-то рядом, увязнув в густом воздухе, гудела одинокая муха.
Зрители в зале обмахивались любыми попавшими под руку или позаимствованными у кого-нибудь листками бумаги. Им отчаянно хотелось ледяного пива в прохладной атмосфере бара, но покидать зал никто не спешил. Их приклеивали к месту звучавшие свидетельские показания и вспотевшая кожа на ногах.