* * *
Арман сидел с книжкой в бистро.
Он чувствовал на себе взгляды. Все с одинаковым посылом: «сделай что-нибудь с этой штукой на деревенском лугу. Заставь ее исчезнуть. Какая польза от того, что сосед руководит Сюртэ, если он не способен нас защитить»?
Закинув ногу на ногу, Гамаш прислушался к шепоту огня в камине. Ощущал тепло, аромат дыма и сверлящие спину взгляды соседей.
Возле очага имелось очень удобное кресло, но он сел возле окна. Отсюда он мог видеть фигуру на лугу.
Как и Рейн-Мари, Арман заметил, что к обеду постепенно перестал думать о незнакомце как о «нем». Существо превратилось в «это».
Гамаш лучше всех понимал, насколько это опасно. Насколько опасно лишать человека человеческой сущности. Потому что при всей странности поведения, под плащом находился именно человек.
Гамашу заинтересовала его собственная реакция – он желал, чтобы оно куда-нибудь делось. Хотелось пойти и арестовать это. Его.
За что?
За нарушение его, Гамаша, душевного равновесия.
Невозможно без конца повторять каждому, что тут нет угрозы. Потому что он сам в этом не уверен. Он знал лишь, что не может ничего сделать. Тот факт, что он глава Сюртэ, делал это невозможным.
* * *
На присяге Рейн-Мари стояла рядом с ним. Гамаш в офицерской форме – золотые эполеты, золотая тесьма и золотая пряжка на поясе. И награды, которые он надевал редко и неохотно. Каждая награда напоминала ему о событии, которого не должно было случиться. Однако оно случилось.
Гамаш стоял твердо, непоколебимо.
Сын и дочь наблюдали за ним. Его внуки видели, как он, воздев руку, клянется защищать Служение, Честь, Правосудие.
В полном зрителей зале Национальной ассамблеи присутствовали друзья и соседи.
Жан-Ги Бовуар, его давний помощник, а теперь и зять, держал на руках собственного сына.
Гамаш предложил Бовуару присоединиться к нему в главном управлении Сюртэ. Снова в роли заместителя.
- Кумовство? – спросил Бовуар. – Нерушимая квебекская традиция.
- Ты же знаешь, как я чту традиции, - улыбнулся Гамаш. – Но ты заставляешь меня признаться, что ты самая лучшая кандидатура на эту должность, Жан-Ги, и комитет по этике со мной согласен.
- А тебе неловко?
- Oui. В Сюртэ нынче меритократия. Так что давай не…
- «Не облажайся»?
- Я хотел сказать, не забудь круассаны, но и это тоже.
И Жан-Ги ответил: «Oui. Merci». И смотрел, как шеф-суперинтендант Гамаш пожимает руку главному судье Квебека, потом поворачивается к переполненному залу.
Он возглавил организацию из нескольких тысяч людей, ответственных за защиту провинции, любимой Гамашем всем сердцем. Население провинции он воспринимал не как потенциальных жертв и преступников, а как братьев и сестер. Равных себе, требовавших уважения и защиты. И лишь иногда попадавших под арест.