Поездка в Ведено, в котором в 1995 году располагался масхадовский штаб, оказалась не слишком успешной. Мы походили по районному центру, я нашёл место, где авиация разбомбила тогда нашу машину, дом, в котором я находился, когда в него, а потом и рядом влетели две самолётные ракеты, зашли в администрацию, заехали в спортивный центр, но так и не нашли с кем поговорить.
Решили поехать дальше, подсадив в машину мальчишку-школьника. По дороге выяснилось, что учится он в медресе, а не в обычной школе. За Дышне-Веденом, где мы высаживаем будущего муллу, сворачиваем на грейдер, проложенный в объезд основной трассы, которую, видимо, накрыло селем или камнепадом. Прикидываем от нечего делать, что, может быть, доберёмся до Кезенойама — Голубого озера, расположенного на границе с Дагестаном.
Это одно из самых красивых мест в Чечне. Но нет, за Харачоем туман приобретает свойства киселя, и мы в условиях нулевой видимости разворачиваемся. Совсем бессмысленной нашу поездку я называть не стал бы, поскольку для этого мы и катаемся — увидеть моими глазами, как изменилась республика за 11 лет, что я здесь не был.
В горах (да и на равнине) наиболее сильное впечатление производят дороги. Вся республика сегодня связана ими в единое целое, поскольку не нужно, как в первую или вторую войну, думать о том, каких трудов и неприятностей тебе будет стоить путешествие по труднодоступным горным углам. Сейчас добраться на машине из Грозного в любой район — горный или равнинный — намного проще и быстрее, чем объехать Москву.
За неделю нас ни разу не остановили сотрудники полиции, мы, несмотря на наши североосетинские номера, никому не были интересны. Мы заходили, куда хотели, спрашивали, о чём считали нужным, никто не поинтересовался, есть ли у нас аккредитация.
Один раз мой старый знакомый, которого мы случайно встретили в Русском драматическом театре, аккуратно спросил, в курсе ли глава республики, что я приехал. И то, что называется дискурсом, гипертекст, включающий в себя любое слово — сказанное, напечатанное или произнесённое, — оказалось здесь намного более свободным, нежели я себе это представлял.
Я не заметил в людях оцепенения и скованности, хотя да, когда границы разговора подступали к темам, так или иначе связанным с главой республики, речевое поведение становилось куда более сдержанным. Ограничители существуют, но они срабатывают уже на пограничной территории.
Мы возвращаемся в Ведено, и я рассказываю своим спутникам о том, что неподалёку расположена столица имамата имама Шамиля Дарго, в котором мы едва ли кого-то сможем разговорить. Но там очень красиво, поскольку село тянется вдоль самого края горного ущелья. Естественно, что оператор Серёга тут же предлагает отправиться туда, но я отнекиваюсь, помня о том, с каким трудом я по бездорожью добирался туда несколько раз в 1995-м, чтобы встретиться с Басаевым. Он настаивает, и я нехотя соглашаюсь — день всё равно пустой.