Если оспа, то лучше умереть. Она очень изменилась за последний год и знает об этом. Мужчины провожают ее глазами и делают комплименты. Впрочем, только иностранные мужчины, русские не осмеливаются. Если русские мужчины оказывают ей знаки внимания, их немедленно переводят куда-нибудь подальше — в Казань, Углич, а то и в крепость.
Екатерина заворочалась, пытаясь отлепить от простыни тело. Калмычка склонилась к самым ее губам, прислушалась, потом стремительно выбежала из комнаты.
— Мадам спрашивает, какое сегодня число?
— Что за вздор? — с раздражением ответила Чоглакова. — Уж не собралась ли она умирать?
Рядом с Чоглаковой сидела камер-фрау Крузе. Немолодая, неряшливая, любительница выпить, она была добрее молодой статс-дамы.
— Двадцатое апреля было с утра, — сжалилась Крузе. — А год она не спрашивает? Видно, бредит…
— Бедная девочка, бедная Екатерина… — вздохнула Чоглакова. В словах ее не было фальши. Чоглакова знала, что Екатерина ее ненавидит, на все попытки наладить отношения отвечает высокомерным молчанием. Конечно, Чоглакова срывалась, но потом объясняла себе: «У тебя такая должность, ты перед государыней в ответе. Велено оберегать великую княгиню от пустых разговоров и нежелательных общений — вот и оберегай, неси свой крест, а любить ее необязательно». Но иногда против воли в душе Чоглаковой появлялась жалость к юной супруге наследника. Без родителей, без друзей, отец год назад умер в своем Цербсте. Екатерина узнала об этом из депеши, опухла от слез, на люди показаться было нельзя. И еще на всех дулась, ото всех требовала участия. Государыня разгневалась: «Ведите себя сдержанно, дочь моя, и не пытайтесь выставлять напоказ свое горе! Мы не можем объявить траур. Герцог Ангальт-Цербстский не был королем».
— Вот именно, — сказала себе Чоглакова, принимаясь за вышивание, и немедленно уколола палец. — Вот именно, — повторила она, слизывая кровь, — если пошла в жены к будущему императору, так веди себя, как подобает царственным особам. Никто тебя силой в Россию не тянул!
Екатерина лежала с открытыми глазами, ожидая девочку, и когда та сообщила ей дату, повторив слово в слово фразу Крузе, она слабо улыбнулась, вернее поморщилась, не в силах разлепить опухшие губы.
— Что, мадам? — прошептала калмычка.
— Ничего…
Значит, завтра с утра ей исполнится девятнадцать. Интересно, вспомнит ли кто-нибудь о дате ее рождения? В начале апреля царственная тетушка Елизавета помнила. Для Екатерины был заказан брильянтовый убор — ожерелье и диадема. Сейчас, когда она лежит в жару с подозрением на оспу, о дне рождения можно не вспоминать. Оспа так заразительна!..