– Госпожа Трифонова, позвольте подарить вам две акварели в знак благодарности, сами знаете за что. Свои пять я забираю. Все, у меня больше нет ни минуты. Я позвоню вечером, часов в десять. Пока. – Она еще раз внимательно посмотрела на Карину: – Удачи, москвичка.
Александрина стремительно исчезла и вслед ей Катя и Карина хором взвыли:
– Спасибо.
Трифонова огляделась, будто впервые видела приемную. Светлые стены, модная светлая офисная мебель, встроенные в потолок светильники, окно во всю стену. И в этой современности – встрепанная, опухшая от рыданий девочка с вечными проблемами.
– Екатерина Анатольевна, кто она? – испуганно спросила Карина.
– Женщина, ставшая самой собой, – вздохнула Трифонова.
– Простите меня!
– Вы прощены. Я пойду. Закрывайте тут все и бегите домой. Завтра не опаздывайте, – говорила Катя, снимая халат, надевая пальто, сворачивая в трубочку акварели. – До свидания, Карина Игоревна.
– До свидания, Екатерина Анатольевна.
С Кариной провозились минут сорок. Трифонова вышла в сумрак осени и с удовольствием вдохнула холодный воздух, ощутив движение собственных ноздрей. И тут увидела на противоположной стороне переулка высокого худого мужчину с пышной седой шевелюрой. Подумала: «Какой симпатичный. Волосы абсолютно белые, хотя всего-то немного за сорок. Сорок три? Сорок пять? Обычная наследственность, а интригует. Так и тянет вообразить необыкновенную жизнь, которая заставила рано поседеть. Где-то я его уже видела. Пациент? Родственник пациента? Да, скорее всего, иначе не стоял бы напротив клиники. Ладно. Но очень, очень симпатичный. Ведь любит какую-нибудь женщину, а она его. Неимоверная красавица из богатой влиятельной семьи? Не иначе».
Она не пошла пить чай. Но шлялась по улицам вволю. Мысли были неуловимыми. Только какая-то начнет формулироваться и вдруг угасает. Давно с ней такого не случалось. Катя чувствовала то, что никак не удавалось выразить. И долго ходила в смеси блаженства и беспокойства.
Александрина позвонила в десять, как обещала:
– Как Мирон? – спросила Катя.
– Паинька. Сходил на совет директоров в гриме и очках на полморды, вообще затих, – отмахнулась подруга. И это значило, что все действительно наладилось хотя бы временно. – Кать, ты, надеюсь, шедевры своей секретарши в мусорное ведро еще не выбросила?
– Нет. Знаешь, они мне нравятся.
– Не предполагала, что ты остро реагируешь на современную живопись.
– А она такая? – удивилась Катя. – Странно, кажется, обыкновенные печальные картинки со смутной надеждой. Впрочем, не исключено, что мотание по Берлину, по его подвальным выставкам даром не прошло.