– Она никогда не пошла бы в туннель одна… – проронил Симонов непослушными губами, – да и дозоры… куда они смотрели?
– В другую сторону, похоже, – Кай усилил свет, повертев колесико на рукоятке фонаря.
Стали видны еще более пугающие подробности. Влад понятия не имел, почему, но кривой знак радиационной опасности, намалеванный на стене туннеля красной краской, потряс его едва ли не сильнее мертвого тела некогда любимой девушки. Краски было явно слишком много, она стекала по стене на пол тоненькими ручейками. Казалась кровью…
– Господи… – прошептал он.
– Одежда не тронута, значит, изнасилования не было, – сухо, без малейшей примеси эмоций в голосе заметил его наставник, и парень кое-как сумел вдохнуть немного глубже, а то перед глазами уже мелькали темные точки. Или это не из-за недостатка воздуха?.. – Хотя утверждать наверняка не возьмусь, – тотчас поправился Кай, и Влад закашлялся.
– А что, могло?.. – промямлил он и не договорил.
– Бывает всякое, – ответил Кай, хмурясь. – Имелся в моей практике случай: завелся на одной станции некрофил. Работал без разбора: и по мужчинам, и по женщинам. Сначала он убивал, затем раздевал, и так далее. После он вновь одевал их и устраивал в какой-нибудь позе поэффектнее. Например, усаживал возле стены, вырезал глаза и вкладывал их в руки жертвы. Или распинал. Или…
Симонов кинулся в темноту, согнулся в три погибели возле стены, и его все же вытошнило. Еды в желудке почти не было, под конец из него изливалась лишь желчь. Странно, но когда Влад пришел в себя и поднялся на подкашивающихся ногах, соображать стало легче.
– Я надеюсь, ты убил его?
– К сожалению, не сразу, – ответил его наставник. – Молодой тогда был, сглупил. Выследил, спас девчонку, которой предстояло стать следующей жертвой, мерзавца скрутил и привел на станцию. Думал, администрации сдам, пусть показательно расстреляют, но не учел психологического момента.
– Какого?
– Эта мразь и тварь в обличии человека начала орать, что он – художник, а все его деяния – высокое искусство, просто он так его видит. Ну а гения, как известно, быдлу не понять. Ублюдок, скажу я тебе, Микеланджело или да Винчи, например, тоже гении, а понимают их все: и соплеменники, и многие поколения после. В общем, договорился до суда Линча, жители станции хотели его голыми руками разорвать, а это уже не дело.
– Почему?
– Табу. Нельзя. В состоянии аффекта человек и в одиночестве очень на многое способен, а уж в толпе у него любые тормоза отказывают. Однако состояние аффекта проходит, а память и осознание содеянного остается. И тогда наступает жуть и ужас – в лучшем случае, а в худшем – тишина и замалчивание произошедшего, самооправдание и прочее в этом роде, словно не было ничего такого. Последнее – самое страшное. Рубикон перейден, значит, и до повторения недолго, дай только появиться подозрению. Все равно, кого будут подозревать – такого же жителя станции или пришлого чужака, а может, путешественника, бросившего косой взгляд. Доказательств суд Линча не требует – только обвинений, горлопанства и прочих эмоций, – Кай рассказывал и объяснял подробно, спокойно, даже отстраненно, в процессе осматривая все вокруг и само тело. Парень понимал, что сталкер его именно заговаривает, отвлекает мысли от убитой Марии на ужасающий случай с некрофилом, произошедший не с ним и не на Нагатинской, а давно, на некой безымянной станции московского метрополитена. Но все равно Симонов испытывал благодарность к Каю. Нельзя было Владу сейчас думать о произошедшем убийстве и не стоило лишний раз смотреть на Марию.