– Нынче какая разница? – покачал головой Семен. – А что? Больно умный?
– Да вот… – Кай усмехнулся. – Построение речи простецкое, а слова, иной раз в ней проскальзывающие, – совсем нет.
– Ты тоже далеко не босяк с окраины.
– Мне и не нужно казаться «своим парнем».
Семен покачал головой и признался:
– А я родом из Одессы. Если помнишь, перед Катаклизмом все бывшие республики лихорадило, вот родители и перебрались в Москву. Школу уже в столице заканчивал, потом универ…
– Ясно, – произнес Кай и вновь тяжело вздохнул. – Извини за допрос и спасибо, я как-то слегка расклеился и чуть не отошел от собственных принципов.
– Значит, вторая часть марлезонского балета.
– Между прочим, в нем шестнадцать частей, если мы возьмемся отыгрывать их все, кто-нибудь может и не дожить до финала. Очень надеюсь, что не из нашей троицы. Давай сделаем проще.
– Давай, – согласился Семен.
– Я точно так же шепну тебе в ухо свое предположение. От тебя требуется лишь кивнуть, если мы с Владом думаем об одном и том же, или качнуть головой, если нет. Зато и парня не обманем, и блуждать, будто слепые мышата в лабиринте, прекратим. Мы здесь все же не в занимательную головоломку играем. Сколько людей пропало…
– И Молчанов в том числе, – мрачно сказал Семен. – Знаешь, мы ж десять лет приятельствовали и бродили по одним станциям, в дозоры и походы – везде вместе…
– Не трави душу. Ну, идет? Как думаешь, не обидит парня эдакая моя хитрость?
– Он, по-твоему, придурок, что ли?
– Как раз наоборот – это-то и пугает.
Симонов улыбнулся. Так и подмывало вернуться в палатку, поглядеть, оказался ли он прав: тоже ли Кай подумал про Алексея, или нет. А еще было очень тепло и радостно от того, что с ним считались. Замечательный боевик Семен, которого очень уважали и на Нагатинской, и на самой Ганзе, и сталкер Кай, Тихая Смерть – гроза всех ублюдков и душегубов подземки, – старались не задеть его, Влада, глупые юношеские чувства! Такое отношение дорогого стоило, и он готов был в лепешку расшибиться, но разговорить Дину. Да и жизнь отдать за таких друзей точно не жаль.
Вздернутый аккуратный носик распух и покраснел, под красивыми серо-голубыми глазами резко обозначились тени, да и на самих белках сосуды полопались. Темно-каштановые кудри поблекли и висели паклей. Понятно теперь, почему Дину отпустили с работы. Смотреть на нее, такую, оказалось откровенно больно. Жалость и сочувствие мешались с чем-то липким и гадким, нашептывающим дурным счастливым голосом, что вот тебя, сироту и одиночку, сознательная потеря близких миновала, и как же хорошо! А вслед за этой мыслью приходило воспоминание: о том, как смотрел из темноты туннеля на бессознательного, связанного Кая, а потом срывался с места и бежал, стоило носатому наставить на сталкера пистолет. И снова омерзительный голос шептал о том, что нельзя ни к кому привязываться и советовал внимательно посмотреть, в кого превратила себя эта несчастная девушка. Затем снова вспоминалось…