– Ух ты! Ух ты! – словно сыч из дупла, ухал отец Киприан и, полусогнутый, смешно крест-накрест ударял себя по бокам длинными охватистыми руками.
Евтихий медведем ворочался на месте, чтобы ненароком не задеть кого из побродимов и не ушибить. У всех троих с кафтанов сыпался седой невесомый пепел костра. Дров с ночи осталось маловато, Евтихий взял топор и вместе с отцом Киприаном спустился к реке умыться и насшибать сухостоя, Илейка остался раздувать огонь, к реке сходить поленился.
– Росой здесь очи умою.
Первым с камня умылся Евтихий и, согреваясь, принялся за работу. Сухостоина радостным звоном откликалась на каждый удар замашистого топора – пришло время и ей, прежде никчемной, принести пользу побродимам.
Отец Киприан аккуратно снял верхнюю одежду, остался в рясе. Подошел к реке, облюбовал плоский камень и опустился коленями на него. Наклонился зачерпнуть пригоршней воду и…
Голова ли закружилась от недавнего еще сна, а может, достаточно было резкого порыва ветра из длинного ущелья за спиной, но отец Киприан вдруг потерял равновесие и ухнул головой в холодную глубь обрывистого здесь берега.
Евтихий не услышал запоздалого, водой приглушенного вскрика, но всплеск падения чудом донесся до него. Оглянулся – монаха на камне нет, а в сажени от берега, словно ленивая утица, покачиваясь на волнах, уплывает черный клобук.
– А-а-а! – взвыл Евтихий, не успев даже оцепенеть от испуга, и, как был, с сухим нетолстым стволом осины в руках, кинулся в воду спасать монаха.
Отец Киприан на миг вынырнул среди волн – саженях в десяти от Евтихия мелькнуло продолговатое и белое, будто фарфоровое, лицо монаха, потом взметнулась рука, но схватила лишь горсть сырого тумана, и так, со сжатыми в кулак пальцами, монах снова ушел под воду.
Толкая перед собой легкое бревнышко, Евтихий сильными взмахами настиг отца Киприана и, когда тот еще раз, наверное в последний, появился над поверхностью, успел ухватить его за просторный рукав рясы, дернул вверх. За рукавом, боком, вышло из воды обмякшее тело отца Киприана. Широким ртом монах хватил воздух и, не видя еще Евтихия, вцепился руками в осинку, которая тут же осела под его тяжестью.
– Держись, отец Киприан! – отплевываясь, выкрикнул Евтихий. Неустойчивые волны накатывали на голову то со спины, то, отраженные от берега, захлестывали лицо. Чувствуя, как намокший кафтан и сапоги тянут на дно, Евтихий поплыл рядом, толкая к берегу бревнышко с отцом Киприаном.
У торчащего из воды острого, сверкающего мокрыми боками камня их разнесло в разные стороны. Монах попал в поток ближе к берегу. Он успел ухватиться за спасительный выступ откоса и прилип к нему подобно огромной черной улитке, с которой вдруг сорвали защитный домик.