Из открытых дверей конторы, от домницы, от соседних ближних дворов между тем набежали мужики, бабы, подростки. Городок словно проснулся от послеобеденного сна и теперь сходился к конторе, растревоженный случившимся. Илейка оставил купца с торбой соли у весов и поспешил в толпу, будто он мог чем-то помочь повязанным мужикам.
– Што-о? На хозяина такую хулу возводить? Да ты знаешь, что тебе за это? – приказчик вытаращил серые глаза, прокуренные усы недобро задергались. По упитанному лицу пошли розовые пятна. Он скособочился в седле, чтобы лучше видеть лицо выведенного из терпения работного мужика. – Держите его накрепко! Я мигом к хозяину доложить о бунте! – И дернул коня за повод, поворачивая в сторону демидовского особняка.
Со второго этажа, где из окон повысовывались служащие конторы, седобородый сухонький старик со стеклами на носу прокричал приказчику:
– Слышь, Викентий! Не бери греха на душу! Посеки мужика да на том и уймись. Яви свое благоволение к несчастным.
Приказчик, раздвигая конем толпу работных, выбрался на свободное место и поскакал в сторону реки, беспрестанно оглядываясь через левое плечо, словно боялся недоброй погони.
– Что же теперь будет? – выкрикивала в толпе сердобольная женка. Она протиснулась к телеге и перекрестила братьев. – Христос вам в защиту, горемычные детушки.
Вскоре вернулся приказчик. По злому лицу, по недоброму прищуру глаз и по тому, как побелели тонкие поджатые губы, Илейка сразу понял – будет худо повязанным братьям.
«Тако ж и наш Оборотень лютовал… Батюшку моего Федора в подземелье пытал каленым железом!» Закипая злостью, Илейка, не зная еще зачем, подхватил из-под ног увесистый ком сухой земли.
– Волоките к кузнице! – распорядился приказчик стражникам. – Чтоб впредь неповадно было бунтовать народ, повелел хозяин укоротить смутьяну язык калеными щипцами!
За спиной Илейки взвизгнула какая-то женка, ее крик подхватили другие. Засопели мужики, через силу сдерживаясь, чтобы не кинуться в драку – голыми руками против вооруженных стражников. Старший Одинец рвался из цепких рук, кричал обступившим работным, взывая к сочувствию и избавлению:
– Не каторжный я! И не убивец! За правду стоял, братья! За что такое глумление?
– Волоките! – срывая голос, закричал Викентий. – Смутьяну и бунтарю наказание поделом! А кто с ним заедино хочет под клеймо лечь – выдь из толпы! Што сробели, крикуны? – Викентий рывком выхватил из приседельных карманов пистоли, наставил на мечущуюся толпу. По багровым от напряжения скулам заходили тугие желваки, над головами громыхнул выстрел. Из сторожевой башни прибежал вооруженный караул человек в десять и перегородил улицу.