– Осади! Осади назад! – распоряжался приказчик, наставляя пистоли на каждого, кто хоть на шаг выпирал из толпы, стражники немилосердно стегали баб плетьми, пинками отгоняли отроков, длинными пиками стращали работных.
– Братец Леонтий, мужайся! Отольются им наши слезы! – прокричал младший, Иван, с крыльца конторы. Цыганоподобный стражник еще раз ударил его плетью и втолкнул в темные сенцы.
Два стражника с руганью поволокли старшего Одинца по улице. Толпа напирала на охрану и шла следом шаг в шаг, не отставая, готовясь, казалось, при первой же попытке применить оружие, всей массой навалиться на караул и смять его, пустить в ход кулаки и подручные средства: камни, колья и слеги из оград.
Илейка, стиснутый разгоряченной толпой, оказался перед огнедышащей домницей. Внутри, невидимое глазу, гудело пламя. Горячий дым вырывался из верхнего отверстия, смешивался с холодным воздухом и клубами уходил к красно-желтому склону горы.
– Архип! – Приказчик ногой распахнул приоткрытую дверь. – Живо сюда!
Из пристроя домницы, вытирая о кожаный передник испачканные ржавчиной и древесным углем руки, вышел лохматый, с торчащими жесткими бровями мужик, похожий на ощетинившегося старого ежа. На закопченном морщинистом лице сверкали белки глаз.
– Что угодно вашей милости, Викентий Афиногеныч? – громко спросил мастеровой и еще раз вытер ладони о залапанный передник, словно надеялся, что приказчик протянет ему свою руку для приветственного пожатия.
– Каленые клещи сюда! Живо. Повелел хозяин бунтарю язык укоротить.
Архип качнулся, глаза его сузились, словно их ослепило вырвавшееся из горла расплавленное железо.
– Мыслимо ли, Викентий Афиногеныч… Здесь не пытошная.
– Што-о? – Приказчик зловеще ступил конем к мастеровому и занес плеть над головой для удара. – Супротивничать воле хозяина? Укороти язык поганый! Тащи клещи! Или под землю к ромодановцам запросился?
Архип сменился в лице, в сердцах плюнул под ноги, но с места не сошел.
– Кличьте Ваську-ката! То его дело. А я мастеровой! Мое ремесло – государыне и России гаубицы лить, а не языки мужикам рвать! Хоть и в подземелье теперь! Да слышат все – я не кат!
Метко брошенный Илейкой ком засохшей земли бухнул приказчику в спину. Он вскрикнул от неожиданности, оставил мастерового в покое и с плетью врезался в толпу, вымещая злость и бессилие перед упорством работных. За ним еще несколько конных замахали плетями по мужицким головам, а пешие с копьями кинулись бить и хватать самых смелых.
Добрыня отыскал в разбегающейся от домницы толпе Илейку, схватил за руку.