– Надобно, братие, выбираться к жилью, – сказал отец Киприан, вернувшись в расселину к костру. – Быть зиме снежной, коль на Михайлов день деревья были в инее.
Оставили в стороне реку-кормилицу. Шли малоезженой дорогой. В распадках между гор иногда вдали открывались дымные кочевые стойбища башкир, несколько раз, заслышав издали за собой цоканье копыт по каменистой дороге, побродимы – благо на открытых солнцу местах снежный покров сошел быстро – проворно скрывались в ближних зарослях или за бессменными нагромождениями валунов. Из того укрытия настороженными глазами провожали сосредоченно озирающих дорогу и окрестности верховых стражников.
– Может статься, нас ловить посланы, – ворчал отец Киприан и с тревогой прислушивался, как Евтихий, закрыв лицо мурмолкой, сдерживал кашель. На третий день по оставлении реки Белой из-за поворота дороги вокруг лесистой горы показался догоняющий побродимов длинный скрипучий обоз в полусотню возов и телег. Обоз шел издалека, с верховьев Белой: кони притомились, возы нескончаемо, будто молодая вдова по мужу, рыдали давно не мазанными дегтем колесами.
Добрыня, поглядывая то на Евтихия, то на обоз – нет ли при нем демидовских стражников? – сказал отцу Киприану:
– Попроситесь, отец Киприан, к ним в попутчики. Может, день-два да перемогаете больными ногами. И подкормитесь возле них. А мы с Евтихием обочь дороги следом пойдем. Всех-то поостерегутся принять.
Старшим в обозе ехал толстый, добродушный мужик с раздвоенной заячьей губой, прикрытой русыми прямыми усами. Он приметил на обочине ободранного, прокопченного у костров черноризца с юным поводырем и с собакой, сжалился и посадил их к себе в телегу, заваленную домашней утварью и ветхой одежонкой. Назвался Савелием. Для порядка, должно быть, спросил – не беглые ли они раскольники? Отец Киприан, устало вытянув натруженные по горным тропам ноги, успокоил сотского, перекрестился троеперстием и принялся разминать затекшие икры.
– Ну и ладно, что не староверы, – как бы оправдываясь, сказал Савелий, глянул на монаха, усмехнулся, чуть растянув некрасивую заячью губу. – А то нынче опасно чужого человека приветить в своей избе – замордует начальство, затаскает по казенным избам, допытываясь, кто да что…
Под размеренный конский топот и надсадный скрип колес Савелий рассказал, что на Каменном Поясе начались большие волнения среди староверов, особенно после того, как были пойманы в здешних краях главный расколоучитель Семен Ключарев и его доброхотный и прилежный ученик Гаврила Морока.
– Что же мужики из староверов? Не вступились за учителя? Неужто не нашлось отважных атаманов, как на демидовских заводах под Калугой? – не удержался монах от реплики.