».
Если Майлз и заметил приближавшегося священника, он никак не отреагировал, даже когда отец Марк помахал ему. Он смотрел вверх, на башню Св. Екатерины, в точности как предсказывал отец Марк, но выражение его лица не имело ничего общего с картиной, нарисованной воображением священника. Майлз походил на человека, увидевшего церковь Св. Кэт и колокольную башню со шпилем впервые в жизни, более того, на человека, вообще никогда не видевшего ни церквей, ни шпилей и теперь в тягостном недоумении пытавшегося понять, что это за конструкция такая.
Воскресений во время сезонных игр НФЛ почти хватало, чтобы возродить веру держателей баров в свой бизнес. Правда, настаивали клиенты Беа, ее бар нуждался в широкоформатном телевизоре, таком же, как в «Фонарщике». Сомнения Беа на сей счет были глубокими и характер имели философский. Во-первых, люди редко понимают, чего они хотят. Вопреки их железной уверенности в том, что они знают, чего им надо, убедительных тому подтверждений Беа отродясь не наблюдала, и поскольку снабдить клиентов тем, что, по их мнению, им нужно, обошлось бы ей в полторы тысячи долларов, она продолжала кормить их «завтраками». Хотя воскресные посетители доставали ее более или менее непрерывно, ругая маленький черно-белый телик, в футбольный сезон она по-прежнему вытаскивала его из пыльной кладовки и водружала на полку, предназначавшуюся для дорогих скотчей и бурбонов, обычно пустовавшую, поскольку спроса на изысканные напитки особо не было, даже когда у людей имелась работа.
На взгляд Беа, потребность ее клиентуры помочиться и поныть была куда более фундаментальной и подлинной, чем их требования широкого экрана. Черно-белый телик, жаловались они, создает диспропорцию. Если тебе повезло устроиться на табурете, с которого хорошо видно, ты смотришь матч как на нормальном телевизоре; с краю стойки тебе видно лишь пол-игры, но, невзирая на этот недочет, за пиво с тебя дерут столько же. Плюс по субботам и воскресеньям в баре бывает людно, и каждый норовит протолкнуться поближе к полке с телевизором, не соблюдая правил очередности. Когда ты соскакиваешь с табурета, чтобы пойти в сортир, ничего не стоит расплескать пиво человека, стоящего сзади тебя, и, возвратившись, ты обнаруживаешь, что он отомстил, заняв твой табурет. Да еще так нагло, глядя тебе прямо в глаза, заявит, мол, он думал, что ты ушел. Раскошелься Беа на широкий экран, твердили они, им бы не пришлось мешаться друг у друга под ногами.
Ее посетители, похоже, не понимали, что им нравится сбиваться в кучу, толкаться, проливать пиво и занимать чужие табуреты. Они сдерживали позыв помочиться, насколько хватало терпения, а потом просили соседа посторожить их место, зная наперед, что он не станет этого делать, хотя и пообещал. Они не понимали, что им даже нравится черно-белый малюсенький телевизор, хотя и были правы: показывал он фигово. Но что такого, черт возьми, плохого в диспропорции? Это и есть жизнь: удобные табуреты и неудобные; удача и невезение, меняющиеся местами от воскресенья к воскресенью, из года в год, чему яркий пример — игра «Новоанглийских патриотов». Не существует в природе стабильной удачи или невезухи — разве что у «Ред Соке», команды, похоже, проклятой навеки.