Майлзу отец Том напоминал нашкодившего мальчишку, покорно внимавшего увещеваниям строгого и любящего родителя, хотя и не понимающего, что такого дурного он совершил. Он обернулся к Майлзу, желая оценить, достоин ли этот человек извинений, затем опять уставился в суровые глаза отца Марка. Так священники простояли довольно долго, и Майлз уже не знал куда деваться, пока отец Том в конце концов не обратился к нему:
— Прости меня.
— Конечно, отец Том, — с облегчением выпалил Майлз. — Я тоже прошу прощения. — И ему было за что извиняться. Приятно или нет, но убивать престарелого священника определенно нехорошо, а значит, и желать этого тоже плохо.
— Ну вот, — сказал отец Марк, — так-то лучше. Мы же все друзья, и ссориться нам ни к чему.
Отец Том явно находил это утверждение крайне сомнительным, он опять впился глазами в Майлза, потом тряхнул головой и зашаркал прочь из кухни. Майлзу показалось, что он услыхал, как старик, выйдя в коридор, обронил: «Мудозвон».
Отец Марк смотрел на дверной проем, пока не стихло шарканье тапок. И лицо его не светилось бесконечным терпением, что несколько противоречило его сану.
— Все нормально, — заверил его Майлз. — Мы ведь с отцом давние знакомые. А теперь он просто не в себе.
— Ты так считаешь?
— Он же не виноват, что несет всякую чушь.
— Понятно, что не виноват, — кивнул отец Марк, — но это еще ничего не объясняет. Я вот чего не могу уразуметь: каким ветром, по-твоему, подобную чушь занесло в его голову?
— Ну…
— Оставь, — улыбнулся отец Марк. — Это вечный вопрос, и ответ на него ищите в Книге Бытия. И все же прости за то, что он здесь наговорил. Бог весть, что творится в его голове. Скорее всего, он и не помнит твоей матери.
Майлз заставил себя рассмотреть такой вариант. Верно, старик теряет разум. Но проблема в том, что окончательно он еще его не потерял, и — особенно в те минуты, когда отец Том гневался, — в глазах его светились ум и памятливость.
— Признаться, в последнее время я часто о ней думаю, — сказал Майлз и добавил: — Сам не знаю почему. — Хотя на самом деле знал. Винъярд навеял ему эти мысли, и так случалось каждое лето.
На улице снова закапал дождь, гуще и настойчивее из потемневших туч. Майлз отодвинул пустую кофейную чашку к середине стола:
— Похоже, не поработать мне сегодня. — С этими словами он выбрался из-за стола. Блюдо с печеньем каким-то образом опустело, и Майлз ощутил, как последняя порция тяжело продирается по пищеводу.
Приятели вышли на крыльцо, постояли, слушая дождь.
— Сколько еще дней тебе понадобится на северную стену? — спросил отец Марк, оглядывая церковь.