— Нет, я не голодна, — ответила Жанин. — Тик уже заканчивает там, в подсобке?
— Скоро закончит. — Глаз на нее он так и не поднял, гад.
— Скажи ей, что я здесь, ладно?
— Она знает, что ты здесь.
И как его прикажете понимать: ребенок чует свою мать по запаху? Или с появлением Жанин атмосфера в заведении разительно меняется?
— Что за женщина, а? — вопрошал Уолт, обращаясь к Дэвиду. — Нет, я точно не хотел бы быть твоим братом, знать, что не удержал при себе такую прелесть.
— Красотка, а то, — согласился Дэвид.
— Слыхала? — Уолт уткнулся носом в шею Жанин. — Все подтверждают.
Жанин услышала сказанное ее деверем — и куда отчетливее, чем Матёрый Лис. Она отодвинулась от его холодного носа. Дома ей эти нежности, наверное, понравились бы, но не здесь, особенно когда некоторые отпускают саркастические замечания. Решив показать Дэвиду, кто здесь главный, Жанин встала, обогнула стойку, подошла к кассе, нажала на клавишу, и ящик с деньгами открылся.
— Хочу разменять полтинник, Дэвид, — сообщила она. — Надеюсь, ты не против? Я ведь бывшая служащая и местная королева красоты.
— Спроси у Майлза, — сказал Дэвид. — Я тут просто работаю.
Жанин окончательно разозлилась:
— Подойди и проследи за мной, если хочешь.
Шарлин вмешалась вовремя: выхватила у Жанин полтинник, быстро выудила из ящика ту же сумму мелкими купюрами и захлопнула кассу, давая понять, что вопрос исчерпан.
— Как дела, Жанин? — спросила она.
— Супер, Шарль.
Она сгребла банкноты и запихнула в кошелек, чувствуя, что у нее украли пусть и не самую значительную, но победу. К тому же мелкие купюры ей были совсем не нужны. Одна радость, подумала Жанин, глядя, как Шарлин накрывает на столы для сегодняшней частной вечеринки, — сорок пять годков Шарлин наконец дают о себе знать. После операции она постоянно выглядела усталой, а в уголках глаз проступили «гусиные лапки», и с каждым днем они становились все глубже. Заодно она, похоже, набрала фунтов десять, что навело Жанин на мысль — как долго еще ее вот-вот бывший муж будет сохнуть по Шарлин? Ему будет тяжело избавиться от этой привычки, она при нем давно — все то время, пока он был женат. В сердечных делах Майлза было видно насквозь, и даже отчетливее, чем за игрой в карты. Если он впускал кого-то в свое сердце, то уже не отпускал, держал мертвой хваткой и не признавался в этом, сколько ни выпытывай.
Когда Шарлин закончила со столами, Жанин невольно улыбнулась. Еще год-другой, подумала она, и Шарлин превратится в толстожопую матрону из тех, что, завернувшись в простыню, пересматривают свои старые видео. В прошедшие выходные Жанин отметила, что студенты, вернувшиеся в колледж на осенний семестр, много реже заигрывают с ней и теперь выказывают куда больший интерес к своим спутницам, вместо того чтобы заглядывать в декольте Шарлин. А через год даже поставщики, толкая к заднему входу тележки, забитые консервами, и шутливо предлагающие Шарлин отойти с ними на минутку в закуток, где стоит бак с питьевой водой, перестанут видеть в ней «горячую штучку». И только Майлз будет по-прежнему любить ее — не столько Шарлин, впрочем, сколько женщину, которой она была, пока не износилась, женщину, которая в его воображении ничуть не изменилась, вопреки картинке на сетчатке его собственных глаз.