— Правильно Егорка! — воспрянул довольный дед.
— Жаль только, что французский у меня совсем скудненький! А что, если она по-английски говорит так же, как я по-французски? А, дед?
— Ну, Егорушка, думаю, что во Франции с этим проблемы не будет. Можно нанять переводчика. Там тебя, при желании и деньгах, не только с английского, но и с русского переведут кому угодно. И еще, Егорушка, вот что! Я не зря стал рассказывать тебе про семейный архив. Та его часть, которая хранилась у моей бабушки Лены, находится сейчас у меня, ибо после смерти моего отца она, изрядно пополнившись и его перепиской, действительно перешла ко мне на хранение. А ведь существует еще и другая часть архива, и я думаю, что если она не исчезла, то наверняка хранится теперь у Константина Алексеевича, внука бабушкиной младшей сестры Софьи. Он ведь теперь один остался. Ее внучка Анна уж лет десять назад умерла, да и потом, вряд ли у нее что-то могло оказаться. Она, по сути дела, была отвергнута семьей по причине дурного замужества, отбила мужчину, у которого было двое малолетних детей, да еще ухитрилась дочь от него родить. У бабушки Лены по этому поводу имеется три Софьиных письма, в которых та убивается, глядя на поведение непутевой внучки, и жалуется на это сестре. Анна, отвоевав чужого мужа, совсем перестала общаться с родственниками. Поэтому у нее, скорее всего, от бабки ничего не осталось.
— Дед, почему ты думаешь, что у твоей бабушки только часть архива? Ведь она была старшей, может, весь архив перешел к ней?
— Я полагаю, что нет! Во-первых, я не думаю, что после смерти отца Софья передала Елене все его бумаги. А во-вторых, после Софьи мог остаться и ее собственный архив — дневники, письма ее личные. А, Егор, как ты думаешь?
— Ну конечно, вполне, что за вопрос!
— Вот, вот, Егорушка! Вот, вот!
Дед многозначительно поднял указательный палец.
— Дело в том, что среди всего прочего, имеющегося в моей части архива, я отыскал одно очень занятное письмецо, принадлежащее Софье, неоконченное и потому, возможно, не отправленное адресату. И знаешь, поразмыслив, я подумал, что оно каким-то образом может иметь отношение к пропаже прадедовских картин. Возможно, я ошибаюсь, и в письме речь идет о другом, но как знать!
— И где это письмо? — заинтересовался Егор.
— Сейчас!
Дед, вскочив с дивана, засеменил в другую комнату.
— Вот! — сказал он, вернувшись через пару минут, и протянул Егору пожелтевший от времени свернутый вдвое листок бумаги, мелко исписанный поблекшими чернилами.
Егор развернул его и, взглянув на дату «17 июля 1899 г.», которая стояла в верхнем правом углу, принялся читать: