Не самый удачный момент в нашей жизни (обстановка могла бы быть более благопристойной), да ладно уж, может, и к лучшему — столько свидетелей, не до слез, не до подробностей… Да, но мне нужны кой-какие подробности! Например, про дедушкин парабеллум. Околобольничная компания тотчас рассосалась, сгинули детишки и дети, и жены, Фаина унеслась на метле с ассигнацией, Кирилл Мефодьевич с учтивой поспешностью уступил маме табуретку, отец встал за ее спиной. Семейный портрет в старости. Главное — не расслабиться, а то не сумею довести дело до конца, задохнусь.
— Сынок, что случилось?
— Перенапрягся, пустяки. А как же вы меня…
— Ты же оставил записку. Приезжаем сегодня, никого нет, собак нет…
— Собак отвезли… завезли.
— Но я не понимаю…
— Поль меня бросила.
— Не может быть! Павел!
— Из-за кого бросила? — спросил отец. Мы разговаривали быстро, вполголоса.
— Из-за Жеки. Собак он куда-то завез. Не волнуйтесь. Все банально и бездарно.
— Мне никогда не нравился этот мерзавец!
— Мам, тебе нехорошо?.. Пойдемте в сад. Пап, хочешь сигару?
Он махнул рукой, доставая извечный «Беломор».
— Идемте!.. Так вот, я переживал и слег… слегка. Но теперь уже все позади…
— Тебя бросила жена — и ты слег, — перебил отец, кажется, презрительно. О, я в папочку! Я чувствовал его гнев и готовность на все. Как он себя ломал и смирял в партийных тисках? Если б я был реалистом и имел время, я бы исследовал этот феномен.
— Павел, все не так! Неужели ты не чувствуешь?
Зачем они меня мучают?
— Все так. Здесь хорошо. Ко мне ходят, носят…
— Кстати, кто этот человек? — поинтересовался отец.
— Какой?
— Тот, что уступил маме табуретку.
— Адвокат.
— Адвокат, — прошептала мама. — Что ты натворил?
— Абсолютно ничего. У него тут дачка… ну, знакомый.
— Странное лицо, — заметил отец. — Вообще мне все не нравится, все странно.
Странная тоска воскресенья в больничном тихом саду, где мелькают розовые и голубые ангелы в зелени, в пламени и в ранней позолоте, соображают на троих, на двоих и в одиночестве, чтоб приглушить страх смерти.
— Ты тут пьешь? — спросил отец, принюхиваясь.
— Да нет. Угостили… воскресенье.
Я был готов к поединку, давно готов, но мешала мама — человек чрезмерно утонченный, чувствующий между слов, между строк, между нами.
— У меня смехотворный диагноз — нервы. Вот, мама, если не веришь, поговори с Любашей. Медсестра. Как раз сегодня в первую смену дежурит. Чудесная девочка.
— Любаша? — переспросила мама, вздохнула, поняла (отсылают), пошла по аллейке к нашему флигелю.
— Я всегда знал, что он мерзавец! — отчеканил отец, словно нарочно спеша мне навстречу.