— Ты же слышала, что цыган сказал: большие деньги. И он не отрицал.
— Я не понимаю, как он может жалеть убийц.
— Да, странно.
— Трогаемся!
Их полка была уже занята туляками, Алеша с Лизой примостились рядом с дамой. Туляки расторопно составляли подушные списки. «Пиши: колбасы вареной — шесть кг». — «Двенадцать. Две очереди выстоим, не впервой». Дама углубилась под сень «девушек в цвету», цыган дремал, Кирилл Мефодьевич не появлялся. Жалеет несчастную. Алеша ждал. Чего? Он и сам не знал. Так, будто просвет, неясный прогал наметился в плотной, плотской среде зла. И необходимо разрешить вопрос: платный болтун или… или кто? Грехи наши тяжкие. Любимое присловье деда-атеиста, первые слова, ласковый лепет годовалого Лешеньки, оставшиеся с ним навсегда: грехи наши тяжкие. Как он сказал? Уже не одинокая душа ходит по кругам, спускается ниже, ниже, в полуподвал, в подвал, и случается свет. И тут возникает вопрос… «Да какое мне дело, большие деньги он гребет или небольшие? Какое мне вообще дело до этого старика! — вскипел наконец Алеша и с сожалением вспомнил диваны на родине, дневной и ночной.
— Куда меня несет? Зачем?» Небо содрогнулось в зеркале, Кирилл Мефодьевич вошел, объявил: «Полотенце нашлось», — и принялся расстегивать штиблеты, но бывалые поджарые туляки потеснились, и он присел на краешек лавки, прямо напротив Алеши.
— Это вы с ней полотенце искали?
Кирилл Мефодьевич рассмеялся, и Алеша рассмеялся незнамо чему, и Лиза, дама закрыла Пруста, цыган открыл глаза, один из туляков поинтересовался животрепещуще:
— Товарищи! Как сейчас в Москве с полукопченой колбасой?
— Навалом, — отмахнулся Алеша и обратился в Кириллу Мефодьевичу: — А вы за консультации много берете?
— За консультации? — переспросил старик задумчиво, с улыбкой грустной, понимающей. — По-разному. С вас ничего не возьму. Спрашивайте.
— Значит, вы обираете только богатых?
— А в каких именно продмагах выбрасывают? Диктуйте.
— Дядь, не возникай!
— Выбрасывают в Елисеевском и у Никитских ворот, — ответил Кирилл Мефодьевич. — Но нерегулярно.
— В конце месяца выбрасывают на Герцена, на Чернышевского и на Добролюбова, — сказал цыган. — «Одесскую» по два семьдесят.
— В конце месяца и на Горького бывает в «Диете», — вмешалась дама. — А сегодня пятнадцатое да еще пятница. Зря едете.
— Е-мое, — вздохнули туляки.
— Лиз, у тебя с собой «Темного царства» нет?
— Не-а.
— И «Луча света» нет?.. Черт! Я ведь не читал.
— А я предупреждала: социал-демократы в каждом билете. Учти: по сто страниц, не меньше. Понимаешь, Островский обличает купцов, а Добролюбов его одобряет, хотя и упрекает в славянофильстве.