— В Швейцарских Альпах, — пробормотал Митя.
— Ну да. Тамошний тиран — Генсек XIII — правил по народному египетскому обычаю: жизнь за жизнь. Платону грозила виселица.
— Нет, — возразил Митя. — По обычаю, его должны казнить так же: случайным выстрелом на охоте.
— Ты прав. Этот способ открывает больше возможностей для сюжета. Продолжаем. Я — дирижер, вы — импровизаторы. Дуняш, как познакомились Платон и Катя?
— Она была в красном сарафане, загорелая и босая, несла полные ведра вдоль цветущей изгороди, и яблони цвели. Он проезжал мимо в белом мерседесе.
— Может, лучше на лошади?
— Пожалуйста. Он скакал на арабском скакуне из манежа, где брал уроки верховой езды. „Милая девушка, — сказал Платон, — позвольте вам помочь“, — и спешился. Вода расплескалась от волнения, измочив сарафан и коричневые бриджи.
— Платон — военный?
— Нет, студент. Учится в Санкт-Петербурге по международному обмену. В тот же вечер они обручились.
— Попрошу заострить внимание на этом моменте, — сказал Вэлос. — Тут возникает ближайший друг Платона Валентин, который и есть настоящий герой нашей истории. Полина, что происходит?
— Тебе лучше знать.
— Ну, напряги воображение, мы все соучастники.
— В честь знакомства они втроем пьют вино из одного стакана — и все перепутывается.
— Великолепно! А вот не захотела пойти в „Националь“. Откуда взялось такое вино?
— Из „Тристана и Изольды“. Или баба-яга наварила зелья. В общем, оно было всегда — из древнего духа Земли.
— Но откуда магическое вино в бедной хижине Кати?
— Его принес Валентин.
— С какой целью? Он еще не видел девушку.
— Не видел? Значит, он хочет навредить Платону.
— Он его любит.
— Ну, не знаю.
— Поль, — вмешалась Дуняша, — доктору хочется благородного героя. Пусть вино и приготовила баба-яга, ее бабушка, ясновидящая (их в горах полно), которая предчувствует судьбу Платона и готовит внучке запасной вариант.
— Так кого же любит Катя?
— Обоих.
— Стало быть, Валентин ни в чем не виноват?
— Вы не проникли в глубину моего замысла, — заявил Вэлос. — Виноват. В кульминационный момент — на охоте — он единственный видел, что выстрел был непреднамеренный, но молчит, ослепленный страстью. Как тебе такой ход, Мить?
— Ход банальный, сценка среднеевропейская.
— Ну, продолжай сам.
— Разноцветные всадники, рог трубит вдали, егеря следят напряженно за мановением белой руки в перстнях, ждут, когда Генсек XIII подаст знак — все в движении, в дрожащих солнечных пятнах, азарт, ветер, царский сокол злобно нахохлился, сейчас взлетит, заскользит, крыльями закроет солнце. А волк почти затравлен, но может скрыться в лесу, Платон на полном скаку подлетает к опушке (охота остается за холмом), стреляет в серую тень, кто-то падает с криком, а из чащи внимательно наблюдает его друг. Следующее действие: в камере смертника. Единственное окошко закрывает фанерный „намордник“, в котором Платон, естественно, просверлил дырку гвоздем из охотничьего сапога. Каждый вечер в ясных сумерках на углу площади стоят двое: аленьким цветочком горит сарафан рядом с черной одеждой друга-предателя.