Сговорились они, что ли? Ладно, сейчас получит!)
Он сел в свой диванный уголок, она остановилась напротив.
— Запомню и очень благодарна. Но больше, Иван Александрович, я в вашей помощи не нуждаюсь, теперь справлюсь сама.
— В доме есть валерьянка? — поинтересовался он хладнокровно. — Или осушить слезы поцелуями?
— Ведь я заплатила вам за университет? Мы в расчете? Или еще должна? Заранее скажите: сколько?
— А зачем тебе знать заранее?
Нет, этого ничем не проймешь! Он взял ее за руки на колени («Только б не ушел!» — она испугалась вдруг), погладил по голове.
— Ну, что случилось? Кто тебя обидел? Разве я?
— Никто. Просто я не хочу на «Пиковую даму».
— И я не хочу. Мы останемся здесь, так?.. И никогда ни о чем не беспокойся заранее.
— Иван Александрович!..
— Не беспокойся. Когда я надоем тебе, я уйду. И наоборот. Но зачем губить мгновение, прелесть моя?
— Только мгновение?
— Только. Больше ничего нет.
В распахнутой калитке крайней дачки стоял человек с лопатой.
— Кирилл Мефодьевич? — неуверенно спросил Алеша.
— Вот видите, и вы меня вспомнили. Вы проходили мимо к озеру, и мне показалось… или я помешал?
Вглядываясь и вслушиваясь, он внезапно осознал такое одиночество, свое одиночество в мире, что поспешно пошел на взгляд, на голос, забыв про вещи, вернулся, оделся. «Нет, не помешали!» Дорожка меж розами, зеленый домик в одно окошко, лавка, вбитый в землю стол.
— Как ваши дела, Алексей?
— Нормально. Четыре, пять. У Лизы две пятерки. А я тут к знакомым — не застал. А вы тут… забавно! Можно, я закурю?
— Конечно. Даже не ожидал, что вы такие молодцы.
— Везение. Попался б какой-нибудь Фурманов — и ку-ку! У меня на соцреализм аллергия, что-то вроде бешенства, как у собак. Правда. «Камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин, Владимир Ильич!»
— Да, это трагедия, — согласился странный старик. — Сейчас я вас покормлю, — и исчез в домике.
Трагедия! Скажет тоже. Но как хорошо, спокойно, тихо в пятнистой тени, яблочки висят, горят розы. Должно быть, коммунист со стажем, идеалы, пусть живет… Кирилл Мефодьевич принес миску с вареной картошкой в постном масле и огурцами. Вкуснотища. И чай. Не буду спорить, иначе придется уйти, а мне не хочется. С этим стариком хорошо молчится — вот что удивительно. И все-таки Алешу хватило ненадолго:
— Вы всерьез считаете «кирпич на кирпич» трагедией? Кирпичей-то они выдали и продолжают.
— Я говорю не о жанре, а о своем ощущении времени. Великое время, вы не находите?
Ага, сталинский сокол (выражение деда; страховой агент, из орловских мещан, помнил нормальную жизнь и передал внуку свои воспоминания). Жалко — мне он нравится.