— Вот уж чего не нахожу — это точно.
— Вас отвращают лозунги, правда? А когда-то они увлекали. Это перевертыши.
— Вас увлекали?
— Я бы не сказал, наоборот. Но дело не во мне…
— А, вы-то умный! — воскликнул Алеша с облегчением.
— Мне просто повезло с рождением.
— А вы в каком году родились?
— В девятьсот десятом.
— Не так уж повезло.
— Повезло. С родными. С книгами. Я знал, что отец лжи во всем противоположен Творцу.
— В чем?
— Он не может создать ничего своего, только передразнить, перевернуть, передернуть. Вы слыхали о Нагорной Проповеди?
— Смутно. Христос на горе… помните: «В белом венчике из роз впереди Исус Христос».
— Это и есть перевертыш. Каждое слово у Господа нашего дышит жизнью вечной. А взгляните на программу и тактику переворота — там мертвечина.
— Вы взгляните.
— Пожалуйста. Не убий — убий, не укради — укради, не прелюбодействуй — прелюбодействуй, не предавай — предай, не лжесвидетельствуй — донеси, почитай родителей — разоблачи, не сотвори кумира — преклонись, не возводи хулу на Святого Духа — богохульствуй. Бесовство впервые было оформлено законодательным путем, храм должен стать политизолятором, село — погостом, город — фабрикой, народ — трупом.
— Что ж тут великого?
— В терпеливом противостоянии.
— Да какое противостояние!
— Погодите. Только великую силу, великую жертву стремятся сокрушить и страхом великим. Иначе зачем обращать страну в концлагерь?
— Один доктор говорил, что сидели ни за что.
— Нет, нет, очередная ложь. Люди жили — и уже в этом была их вина. «Я есмь воскресение и жизнь». — «А я есмь смерть».
— По-вашему, во всем виновато бесовство, а людишки ни причем?
— Как ни при чем? При чем. Простите за поучительный тон, Алексей, но не надо бешенства, никогда. Это патологическое состояние одержимости — как при соцреализме, так и при царизме.
Узкий луч (прорезь в сдвинутых портьерах) падал на выцветший ковер, разделяя золотой чертой даму и пажа с зеркалом. Они лежали в сладостной истоме, она со смехом рассказывала про мужа и любовника Катерины, он слушал.
— …что делать? Хорошо, Алешка вспомнил, — Лиза нахмурилась, пояснила враждебно: — Полудурок один из нашего класса.
— Дурак наполовину?
— Точно. Вторая половина у него работает… да не хочу я о нем говорить!
— Школьный роман? — уточнил Иван Александрович.
— Да ничего подобного! Иван Александрович, у меня к вам просьба: придете завтра на день рождения?
— Смотря на чей.
— У Мити и у Поль, у обоих. Придете?
— Хочешь продемонстрировать меня Алешке? Он тебе тоже изменил?
— Не выдумывайте!
— У меня нет такой привычки в отличие от тебя, — он улыбнулся, нагнулся, поцеловал круглое колено, нежное, загорелое; от французских духов (вообще от духов) он Лизу отучил и наслаждался запахом плоти, у каждой женщины особенным. — Мы с тобой совершенно свободны.