К декадентскому дому он подъехал, как и вчера, в поздних сумерках. Поль открыла, не спрашивая, сразу — конечно, не его она ждала. Мити нет? Не звонил? Ты мне позволишь войти? Он сел на тот же бархатный дореволюционный стул, на удивление крепкий! Она встала напротив (Милочка прижалась к коленям), глядя на него, как на пустое место. Эту женщину придется завоевывать каждый раз. («Зачем мне такая морока? — искренне удивился Вэлос. — Зачем?!») Да пара пустяков — протянуть руки, ощутить волосы, кожу, сказать какую-нибудь банальность вроде «любовь моя!» и окунуться в божественный (удачный эпитет) взрыв оргазма. Вэлос так и сделал — но шиш тебе! Руки упали как ватные, утратив силу, аж пот прошиб и, как говорится в старых романах, кровь застыла в жилах, будто смертушка пришла в образе женщины прекрасной, как солнце, с холодной зимней улыбкой… да, улыбается под незримым ритуальным покровом из тысячелетних сладчайших слез, коленопреклонений, старославянских словес, всех скорбящих радости и печальных утолений и тому подобных духовных тканей. Чтоб умерить этот блеск, пришлось снять очки. Небось молилась всю ночь, а то и сбегала на исповедь («Может ли на человека действовать черная магия?» — «Не может, аще праведен»). Какая женщина, страстная и целомудренная — потрясающее сочетание. И мы пойдем другим путем, ибо есть и у нее свой, так сказать, пунктик — муж. Вэлос откинулся на спинку стула и заговорил задумчиво:
— Парабеллум лежал в нижнем ящике тумбочки в Милом. Помнишь эту тумбочку? Ухоженный, вычищенный, в белой тряпочке. А еще раньше, — улыбнулся, чувствуя ее сосредоточенность, — мы задумали побег в Грецию. А если начать с самого начала, то я занял ему место в третьем ряду у окна. Во-первых, мне понравился его ранец, у нас у всех плебейские портфельчики, а у него заграничная штучка. Во-вторых, он не отдал свой букет Мариванне, а сунул в бочку под водостоком — красивый жест, Митька никогда не подхалимничал. И я подумал: этот пацан мне подходит. (Ты слушай, слушай, пригодится для мемуаров.) Когда я впервые попал сюда, у меня сработал классовый инстинкт: почему одним все, а другим ничего? Ну, это в скобках, это скоро прошло, я всей душой прилепился…
— Ты и сейчас ему завидуешь, — сказала Поль, изо всех сит слушая: было что-то загадочное для нее в отношениях двух друзей.
— Чему завидовать? — Вэлос разгорячился. — У меня есть машина, а у него нет. Шутка. Он — творец, я — практик и тоже имею сильную, хоть и тайную, власть. Не веришь?
— Парабеллум, — напомнила Поль хладнокровно; не поддается, огненноволосая прелесть! А его уже разбирала дрожь в предвкушении.