Пира не было (то есть небывалых яств и вин), но пир продолжался. Когда он начался? Когда налетел милейший собачий вихрь? Или когда Митя сказал: «Наверное, с Богом», и она прошла сквозь светотени по ржаво-пестрой дорожке и бирюзовая косынка пропиталась кровью? Или когда розовое облако встало над розовым полем, а барич из Бостона позолотил купола? Когда слоистые струи, прекрасные, земные, омыли тело и собачки бросились спасать? Трудно сказать, но пир продолжался на веранде с зелеными щами, жареной рыбой, молодой картошкой и чаем с малиновым вареньем и неизменно — сытыми попрошайками у ног. Алеша ел, как серый волк, но тайна томила, и он сказал в пространство:
— Читал я Апокалипсис, то есть начинал, и ничего не понял.
— Как вам только в голову взбрело? — отозвался Митя сочувственно. — Попробуйте огурчик, прямо с грядки.
— Спасибо. И может быть, я не глупее вас.
— Так я тоже не понял.
— Так пишете вы про это или не пишете?
— Лиза, Лиза, сколько в тебе прелести, молчаливой, потаенной…
— А что я такого сказала? Я просто сказала ему…
— Мить, да объясни же детям.
Детям! Алеша взглянул на Поль неприязненно (взгляд со стороны — последний взгляд; с тех самых пор и до конца он мог смотреть на нее только глазами души. Но Алеша пока этого не понимает. Вот сейчас, через несколько минут — поймет).
— Да как объяснить? Кабы мог — не писал бы. Ну что я могу знать о Конце, когда и Начало наше — тайна.
— Тогда зачем писать?
— А зачем жить?
— Вот я и спрашиваю: зачем?
— Не знаю. Каждому свое.
— Каждому свое, — повторил Алеша с тоской, и Митя уловил эту тоску.
— Ведь мы как пароль повторили, а?
— Какой пароль?
— «Каждому свое» — лозунг над входом в дантовский ад. Даже символично… и верно. Связи ослабли.
— Какие связи?
— И с небом и с землей, и каждого с каждым. Это в физике называется энтропией — омертвение. Впрочем, вас-то жизнь еще крепко держит в объятиях, правда?
— А вас?
— Продержимся, прорвемся. Не мы первые, не мы, может быть, и последние.
— Действительно. Как же раньше-то держались?
— Ну, раньше-то. Раньше знали, что «связь» по-латыни означает «религия».
— Какая теперь религия!
— Не та, так другая. Вот ваш тезка видит Кану Галилейскую. Помните? Алеша Карамазов говорит мальчикам о «клейких листочках», а в то же самое время — буквально в то самое, сто лет назад — растет другой мальчик, их сверстник. Он тоже мог бы стоять над камнем Илюшечки, слушать о Воскресении. Но он растет в братской атмосфере цареубийства. И, несмотря на свое знаменитое заявление: «Мы пойдем другим путем», кончил тем же: убийством православного царя. Он был запрограммирован.