Таким образом, для зарождения новой веры избрана Россия по двум основным причинам: метафизическая — глубокая религиозность народа, которая при подмене Бога обратится в столь же глубокую противоположность; физическая — многочисленность народонаселения и плодородие земель и богатство недр. То есть материализм как течение мысли, имеющее в основе отрицание (нигил — ноль), потерпит крах вместе с крушением материи.
В настоящее время, как нам кажется, выходить на прямой бой с надвигающейся стихией бессмысленно — именно по причине ее сверхчеловеческого происхождения. Но возможно смягчить удар, применяя тактику противника: проникновение в левые партии и занятие там ключевых позиций. Смельчаков, если таковые найдутся, ждет несомненная гибель, но, поскольку гибель ждет нацию в целом (и сопредельные с нею народы), мы полагаем, что жертва, добровольная и свободная, оправдана ради будущего остатка…»
Удивительное ощущение, будто дед разговаривает с ним — спокойно, рассудительно и уверенно, с холодной страстью — о вещах ужасных. Успел высказаться, повоевать и родить сына. Митя встал, постоял, почти касаясь головой островерхой крыши (а пожар разгорался, жидким золотом вливаясь в новые щелки, плясали, обезумев, пылинки, и светлела сгущенная западная лазурь в окошке). По лесенке спустился в сад, сверкающий исходящей ночной влагой, прошел в дом.
В комнату сквозь ситцевые пурпурные шторы пробивался внешний свет — и воздух стоял багряно-винный, рождая ответные отсветы бархатно-вишневой скатерти и бордовых обоев. Поль спала. Лица не видно, она лежит, повернувшись к стенке, рыжая распущенная чаща волос, и загорелая рука на простыне (все в малиновых тенях) согнута в локте и прижата к груди.
«Мое бедное дитя», — почему-то подумалось (словно вычиталось в старой книжке, когда наугад откроешь страницу и выпрыгнет вдруг бессмысленно-волнующая строчка). «Мое бедное дитя». Он подошел к дивану, и показалось, она наблюдает за ним из шелковой драгоценной чащи; нежданная засада, приманка и ловушка — его единственная ловушка, впрочем, он хотел быть пойманным.
Нет, она спит. Сел рядом, провел, слегка касаясь, кончиками пальцев по горячей шее вверх к затылку, пальцы запутались в прядях. Она тотчас повернулась (нет, не спит) и сказала ясным утренним голосом:
— Твой дедушка не виноват.
Он засмеялся от радости, как всегда, изумляясь, как его мысли переливаются в ее (и наоборот). Мужская сила переходит в женскую — и наоборот — в чудовищном телесном соитии, смягченном как-никак единством душевным.
— В чем не виноват?