Однако свидетели не были удовлетворены, и дядя Петя поинтересовался, зря в самый корень:
— От чего лечит твой детский дружок?
Кирилл Мефодьевич взглянул на меня, я кивнул (мужчина я, в конце-то концов, или истеричка?), он сказал:
— Насколько я понял, он специалист по душевным заболеваниям. Использует гипноз и внушение.
— Ни черта себе! — изумился Федор. — Никогда не верил!
— В нечистую силу я верю, — заявил дядя Петя строго.
— Так какого ж, Палыч, ты сидишь (Федор мой ровесник, но в палате я — Палыч, и болезнь у меня сомнительная). Он твою жену загипнотизировал, а ты… — Тут Федор кстати припечатал и меня. И я не обиделся, все правильно.
Кирилл Мефодьевич сказал:
— Думаю, все не так просто. Когда мы разговаривали с Евгением Романовичем, я ощутил целенаправленное движение посторонней, очень сильной энергии.
— В чем это выражалось? — спросил я.
— Например, на какое-то мгновение я забыл обо всем и с удивлением глядел на молодого человека, сидящего напротив. Тот улыбался. Мне стало неловко: как я попал сюда и что мне от него нужно? А улыбка становилась все привлекательнее, лицо все краше. Я почувствовал, что и сам улыбаюсь, попытался перекреститься и вспомнить молитву. Не могу, рука не поднимается. Вспомнилось другое. И какой-то голос во мне сказал: «Отче наш…» Я сразу ощутил птиц за окном, сирень и солнце. Евгений Романович перестал улыбаться, и вошла ваша жена.
— Вы его одолели, или он сам прекратил внушение?
— Наверное, был вынужден. Его как-то корежило, как будто легкая судорога пробегала по лицу, и тон переменился на более отрывистый и резкий.
— А что вы ему противопоставили?
— Воспоминание из молодости.
— Аналогичное?
— О, нет.
— Жека надо мной экспериментов не проделывал.
— Да ведь это пустяк. Могут быть затронуты глубинные слои подсознания. Но даже это не главное. Я уверен и вот лишний раз убедился: подчинить себя чужой воле можно, если сам — сознательно, чаще бессознательно — стремишься к этому.
Вывод прозрачный до неприличия: она связалась с ним сама, добровольно и свободно (мелькнула мыслишка: а может, он намекает, что я с ним связался?). Я так и думал. Но деликатный старик ограничился намеком, а для иллюстрации тезиса о тайной свободе человека обратился к высокому костру дяди Пети:
— Вот пусть Петр Васильевич скажет: они иконы по приказу жгли или добровольно?
— Черт его знает как! — дядя Петя задумался. — Страшно было и весело. Как что подзуживало: проверь, что будет, проверь. Не по приказу. Всю ночь пили и гуляли, а мороз лютовал, крещенский, наутро, чтоб уж до конца, надумали и церковь разнести. Активисты то есть. Очкастый в ту ночь отбыл. Пришли — пусто, а на балке в правом приделе подпасок висит. Дурачок наш деревенский, Ванька. Уже закоченелый.