Гладышев, опорожнивший свой стакан без труда, смотрел на Ивана с лукавой усмешкой.
– Ну как, Ваня, самогоночка?
– Первачок что надо, – похвалил Чонкин, вытирая ладонью проступившие слезы. – Аж дух зашибает.
Гладышев все с той же усмешкой придвинул к себе плоскую консервную банку, бывшую у него вместо пепельницы, плеснул в нее самогон и зажег спичку. Самогон вспыхнул синим неярким пламенем.
– Видал?
– Из хлеба или из свеклы? – поинтересовался Чонкин.
– Из дерьма, Ваня, – со сдержанной гордостью сказал Гладышев. Иван поперхнулся.
– Это как же? – спросил он, отодвигаясь от стола.
– Рецепт, Ваня, очень простой, – охотно пояснил Гладышев. – Берешь на кило дерьма кило сахару…
Опрокинув табуретку, Чонкин бросился к выходу. На крыльце он едва не сшиб Афродиту с ребенком и в двух шагах от крыльца уперся лбом в бревенчатую стену избы. Его рвало и выворачивало наизнанку.
Следом за ним выбежал растерянный хозяин. Громко топая сапогами, сбежал он с крыльца.
– Ваня, ты что? – участливо спросил он, трогая Чонкина за плечо. – Это же чистый самогон, Ваня. Ты же сам видел, как он горит.
Иван что–то хотел ответить, но при упоминании о самогоне новые спазмы схватили желудок, и он едва успел расставить ноги пошире, чтобы не забрызгать ботинки.
– О господи! – с беспросветной тоской высказалась вдруг Афродита. – Еще одного дерьмом напоил, ирод проклятый, погибели на тебя нету. Тьфу на тебя! – Она смачно плюнула в сторону мужа.
Он не обиделся.
– Ты, чем плеваться, яблочка моченого из погреба принесла бы. Плохо, вишь, человеку.
– Да какие там яблочки! – застонала Афродита. – Те яблочки тоже наскрозь пропахли дерьмом. По всей избе одно сплошное дерьмо, чтоб тебе провалиться, чтоб тебе в нем утопнуть, идиот несчастный. Уйду я от тебя, идола, побираться буду с дитем, чем в дерьме погибать.
И, не откладывая дела в долгий ящик, она подхватилась с Гераклом и кинулась вон за калитку. Гладышев, оставив Чонкина, побежал за женой.
– Куды ты бежишь, Афродита! – закричал он ей вслед. – Вернись, тебе говорят! Не выставляй перед народом и себя и меня на позорище. Эй, Афродита!
Афродита остановилась, обернулась и зло закричала ему в лицо:
– Да какая ж я тебе Афродита? Фроська я, понял, обормот вислоухий, Фроська!
Повернулась и, высоко держа на растопыренных руках перепуганного насмерть ребенка, побежала по деревне дальше, подпрыгивая и спотыкаясь.
– Фроська я, слышите, люди, я – Фроська! – выкрикивала она с таким остервенелым наслаждением, как будто после долгой немоты вновь обрела вдруг дар речи.
16
21 июня послу Германии в СССР Шуленбургу было передано заявление, в котором говорилось, что, по полученным сведениям, германские войска скапливаются у западных границ Советского Союза. Советское правительство просило правительство Германии дать разъяснения по этому поводу. Это заявление было передано Гитлеру, когда до начала войны оставались минуты.