Как бы то ни было, мини-бар отменяется. Месяц, проведенный в клинике, все-таки пошел на пользу. Патрик, твердо усвоивший, что успокоение – прелюдия к волнению, стимуляция – прелюдия к изнеможению, а утешение – прелюдия к разочарованию, растянулся на красном бархатном диване и не предпринимал ничего, что отвлекло бы его от известия о смерти матери. Он пролежал без сна всю ночь, чувствуя неубедительное оцепенение во всем теле. В пять утра, после того как Мэри в Лондоне уже отвезла детей в школу, он позвонил ей и попросил ее заняться похоронами.
Органная музыка смолкла. Патрик, очнувшись от размышлений, снова взял буклет с узкой деревянной подставки, но так и не успел его раскрыть, потому что из динамиков в углах зала раздалась мелодия. Патрик узнал ее за миг до того, как по крематорию разнесся глубокий негритянский голос:
– Богат я только нуждою,
нехваток у меня склад.
Нет ни авто, ни пальто,
а кстати, нет деньжат.
Но все, кто богатством богаты,
Все дрожат за свой дом
И, чтоб воры не сбили запоры,
И день и ночь глядят кругом.
Дверь у меня отперта,
что мне прятать тут?
У меня одна нищета,
Пусть ее крадут.
Но весеннего дня
Не отнять, не украсть у меня.
Патрик оглянулся и с лукавой улыбкой посмотрел на Мэри. Она улыбнулась в ответ. Внезапно он устыдился, потому что не рассказал ей о доверительном фонде и теперь словно бы не имел права наслаждаться арией, потому что у него больше не было «одной нищеты».
Впрочем, его забавляло убеждение Порги в греховности богатства. Таких взглядов наверняка придерживались Элинор и тетя Вирджиния. В конце концов, лихоимцам, ставшим властителями мира, была уготована бесплодная пустыня под огненным дождем седьмого круга ада, где им, не сотворившим ничего доброго или полезного и жившим лишь чужим трудом, предстояло занимать свои изнеженные руки бессмысленными движениями. Точку зрения Порги наверняка разделила бы и Элинор, хотя и из менее завидного положения той, кто «богатством богат», искренне воображая, что богатым «одной лишь нуждою» не страшны козни дьявола. Патрик снова вслушался в слова:
Одной нуждою богат я,
Долгами полон мой дом,
Но я пою песнь мою
И с милой сижу вдвоем.
Есть все, что надо!
Есть весна! Есть луна! Есть жена!
– Прекрасный выбор! – прошептал Патрик Мэри, благодарно кивнул и снова взял буклет, наконец-то решившись ознакомиться с его содержанием.
Фу, какая мерзость, думал Николас. Надо же, еврей рассентиментальничался из-за негритоса: ах, вы такие счастливчики, вы богаты только нуждою, а нас тяжким грузом обременяют международные финансы и пошлые бродвейские мюзиклы. Если мысль хромает на обе ноги, сказал себе Николас, делая заготовку на будущее, поэты-лирики всегда вытаскивают из закромов небесные тела и времена года. «Но весеннего дня не отнять, не украсть у меня… Есть весна! Есть луна!» Оно и неудивительно, если жахнуть водородную бомбу в миллионах световых лет отсюда. Ну конечно, из банкира ведь не выжать даже приличной платы за аренду очаровательного памятника архитектуры в стиле королевы Анны в прелестном уголке Шропшира, а на Луну он ни за какие коврижки не поедет – туда, видите ли, из Лондона добираться далеко, и делать там нечего, разве что кувыркаться в невесомости, пока кислород не кончится. Так уж устроен мир. Когда «Титаник» затонул, спаслись шестьдесят процентов пассажиров первого класса, двадцать пять процентов второго, а из трюма так и вовсе никто. М-да, так уж устроен мир. «Премного благодарны, шеф, – проворчал Николас себе под нос. – За глубокое синее море».