– В этом-то и кроется одна из проблем с реинкарнацией: кто реинкарнируется, если общее число людей теперь больше, чем всех покойников, вместе взятых? – сказал Генри. – Бессмыслица какая-то.
– Так весь смысл в том, что, судя по всему, на нас сейчас дождем сыплются сырые неотесанные души в их первой инкарнации. Это я вполне допускаю, – заявил Николас, изогнув бровь в сторону шофера и многозначительно косясь на Генри. – Ты здесь впервые, правда, Мигель?
– Да, сэр Николас, – ответил Мигель с беззлобным смешком человека, привыкшего к замысловатым насмешкам и подначкам своего работодателя.
– То есть тебе можно не говорить, что в прошлой жизни ты был царицей Клеопатрой?
– Совершенно верно, сэр Николас! – расхохотался Мигель, не в силах больше сдерживаться.
– Мне вот только одно непонятно в реинкарнации, – пожаловалась Нэнси. – Почему мы все забываем? Вот было бы замечательно, если бы при встрече можно было сказать: «Как поживаете? Мы с вами не виделись с того самого кошмарного бала в Малом Трианоне, у Марии-Антуанетты». Забавно, правда? А так реинкарнация, если она, конечно, существует, напоминает болезнь Альцгеймера, только с бóльшим размахом, где каждая новая жизнь – как для нас минутное беспокойство. Моя сестра верила в реинкарнацию, но я так и не спросила ее, почему мы все забываем, потому что к тому времени ей уже поставили диагноз «болезнь Альцгеймера» и это было бы бестактно с моей стороны, сами понимаете.
– Перерождение – всего лишь сентиментальная глупость, заимствованная из растительного мира, – с умным видом изрек Николас. – Нас всех радует очередной приход весны, но дерево-то не умерло.
– Можно переродиться при жизни, – негромко заметил Генри. – Умереть в душе и перейти к новой стадии.
– А я и без новой весны обойдусь, – сказал Николас. – Я с юных лет живу как в разгар лета и буду гоняться за бабочками по высокой траве до самого конца, внезапного и безболезненного. Хотя понимаю, почему такие, как Мигель, ратуют за полное перерождение.
Мигель хмыкнул и покачал головой.
– Ох, Мигель, он такой несносный, правда? – сказала Нэнси.
– Да, мэм.
– Ты не должен с ней соглашаться, болван, – сказал Николас.
– Но ведь Элинор была христианкой, – вмешался Генри, которому надоели издевательства Николаса над прислугой. – Откуда взялась вся эта восточная ерунда?
– Она была религиозна в широком смысле слова, – пояснила Нэнси.
– По крайней мере основная масса христиан не именует себя индусами или суфиями, – сказал Николас, – точно так же как суфии не именуют себя христианами, но с религиозной точки зрения Элинор напоминала безумный коктейль, в котором, как в автокатастрофе, столкнулись джин, бренди, томатный сок, крем-де-менте и куантро.