Да, в конце концов, это хорошо, что Девушка-в-бикини занята. Патрику недостает педагогического терпения и особой разновидности тщеславия, которые позволили бы ему питаться молодняком – что куда проще и дешевле. За две недели Джулия успела основательно подсадить его на секс, и именно среди представителей ее траченного временем поколения он вынужден искать любовниц. Разумеется, за вероятным исключением официантки, которая теперь пробиралась через зал к его столику. В профессиональной натянутости ее улыбки было что-то такое, что находило в нем отклик. Или не улыбка находила отклик, а наоборот – обиженно надутые складки других губ, сформированные тугими джинсами? Не плеснуть ли в эспрессо капельку бренди? Сейчас только половина одиннадцатого утра, но на круглых столиках кафе нет-нет да сверкнет запотевший пивной бокал. До конца отпуска – два дня. Можно и подебоширить. Патрик заказал бренди. Так, по крайней мере, официантка скоро вернется. Ему нравилось думать о ней в подобном ключе: ради него она была вынуждена шнырять сквозь толпу туда-сюда, без устали обслуживая его неуклюжую похоть.
Патрик повернулся к морю и тут же ослеп от солнечных бликов. Прикрывая ладонью глаза, он представил, как всех людей на этом утыканном телами белом пляже, сияющих защитными маслами, орудующих мячами и битами, покачивающихся на спокойной воде, читающих на своих лежаках и полотенцах, – всех свирепый ветер снесет и перемелет в тонкую завесу мерцающего песка; коллективный гул их голосов, пронзаемый время от времени отдельными вскриками или громким смехом, наконец утихнет.
Надо скорее бежать к Мэри и детям: спасти их от уничтожения, прикрыть родных распадающимся щитом собственного тела и тем самым подарить им несколько секунд жизни. Он так упорно боролся с ролью отца и мужа, что сам не заметил, как одержал победу в этой борьбе. Лучшее противоядие от переполняющего чувства бессмысленности – переполняющее чувство целеустремленности, с которым дети подходят к самым бессмысленным занятиям вроде заполнения морской водой ямок в песке. До того как Патрику удавалось вырваться из семейного круга, он любил представлять, как превратится в открытое поле внимания или в одинокого наблюдателя, наводящего бинокль на какую-нибудь редкую разновидность прозрения, которого раньше было не видно за роем хлопот и обязательств, мельтешащих перед глазами подобно стае щебечущих без умолку скворцов. В действительности одиночество наделяло его новыми ролями, основанными на чувстве не долга, но голода. Он был то типичным ресторанным вуайеристом, опьяненным похотью, то ходячей счетной машиной, маниакально вычисляющей разницу между имеющимся и желаемым доходом.