Я играю с ней: отстаю, даю немного призрачной надежды. А потом, когда впереди уже видна финишная прямая, резко ускоряюсь. И, конечно, Бон-Бон остается позади.
Победа так близка, что я не сразу обращаю внимание на короткий вскрик позади. Стон врезается в уши, заставляя остановиться, и от того, что я вижу, к глотке подкатывает горечь.
Бон-Бон шлепнулась. Она пытается встать, но как-то неуклюже барахтается, стоя на коленях. Громко шипит каждый раз, когда пытается опереться ладонью, чтобы найти точку опоры.
И когда ей это на миг удается, я вижу порванные в хлам полосатые гольфы и окровавленные колени. И что-то во мне ломается с таким треском, что призрачный звук оглушает. Подбегаю к ней, почти уверенный, что увижу заплаканную мордочку, но, когда она поднимает взгляд, я вижу лишь упрямо сжатые губы и припухшие веки. Слез нет. Истерик нет. Есть лишь шипение и непрекращающиеся попытки одолеть собственное тело и подняться.
— Я сама, — отводит она мою руку, когда я пытаюсь помочь.
— Прекрати корчить из себя гордую дуру, — злюсь я.
Почти уверен, что она не успокоится, но Бон-Бон молчит. Я вижу, что она злая, очень злая. Из-за проигрыша, и из-за того, что это падение обнажило что-то такое, что Бон-Бон очень тщательно прячет от окружающих. Знать бы что.
— Больно, — наконец, говорит Бон-Бон, и протягивает мне ладони.
Счесанные, расцарапанные.
— Иди ко мне, малышка.
Беру ее на руки, прижимаю к себе. Сколько она весит? Пятидесяти кило точно нет.
Во мне борются противоречивые чувства: поскорее отнести ее домой и оказать первую помощь, или не спешить, наслаждаясь тем, что сокровище, наконец, в моих руках.
И я иду чуть-чуть медленнее, чем мог бы.
Доберман несет меня на руках. Ровным шагом, уверенно, как будто это привычное дело. У него даже дыхание не сбивается.
И зачем я вляпалась в это пари?
— Я не буду спать в твоей постели, — говорю я, когда мы оказываемся в доме, он сажает меня на диван и на минуту исчезает в ванной, откуда появляется уже с парой пузырьков, ватой и эластичным бинтом. — А то, знаешь, эти ваши мальчуковые поллюции… — Делаю многозначительный жест рукой. — Не хочу ставить тебя в неловкое положение.
— Вот и ладно, Бон-Бон, — спокойно реагирует Рэм, открывая пузырек с прозрачной жидкостью и быстро, почти профессионально смывает грязь с моих счесанных колен. — Дело в том, что я тоже не собирался отдавать тебе машину. Я отдам ее Ольге.
Ах ты… псина!
Я сжимаю руки в кулаки, собираясь врезать ему как следует, но резкая боль пронзает ладони. Стону, закусывая губу, чтобы не выдать себя.