Поворачиваюсь, улыбкой сражаю наповал двух девчонок — одну в очках, другую с чумовой прической — и снова иду в сторону моей малышки. Она уже на лестнице, схватилась за перила с видом человека, готового оторвать их и съездить мне по физиономии.
— Я буду играть в таком виде, — говорить она уже из чистого упрямства, лишь бы не сделать по моему.
— Только в своем больном воображении, — рычу я, напирая.
Почему, блин, просто не подчиниться? Я не так много прошу, всего-то переодеться в пристойное платье средневековой девушки: на хрен закрытое до самого носа, и длиною в пол. Чтобы никто, в том числе и ее недобиток, то есть Тапок, мог только догадываться, что спрятано под сотней подьюбников и десятками крючков. Мысль о том, что кто-то будет таращиться на прелести моей строптивой карамельки просто на хрен убивает во мне терпение. И теперь я действительно зол.
Замуж собралась, милая? Нарядилась в шортики и эту… рыбью сеть? Ну, значит, не обижайся.
Мне нужно всего два шага, один стремительный рывок, чтобы дотянуться до нее. Я почти чувствую ее тонкое запястье в своем кулаке, но… ничего не происходит. Эта чертовка уворачивается и каким-то чудом умудряется снова оказаться на пару ступеней ниже.
— Я в тебя верю, братишка, — подначивает снизу Влад, подружки Бон-Бон хором желают ей удачи.
Бля, ну что за…?
— Я тебе не невеста, которую можно затолкать за пояс одним движением брови, — огрызается Бон-Бон. Я вижу, что она на взводе, глаза горят таким сумасшедшим блеском, что хочется остановить время и украсть эти искры. Что бы яс ними делал?
Мотаю головой, вышвыривая несвойственную мне романтическую фигню.
— Была бы ты моей невестой, малышка, я бы переложил тебя через колено и сделал так, чтобы ты надолго усвоила правила послушания.
— Извращенец, — кривится она.
— А ты — возбудилась, — ухмыляюсь я, кивая на открывшееся моему взгляду зрелище.
Я стою ниже, и то, что Бон-Бон держится одной рукой за перила, явно играет против нее. Кофта задралась и теперь ее тугие маленькие соски выставлены напоказ под шоколадного цвета тканью. Чувствую себя мальчишкой, который подглядывает в замочную скважину: хочу увидеть больше, хочу увидеть ее всю.
— Что, малышка, любишь играть в догонялки? — поддергиваю я.
— В пастушку и злого волка, — не теряется она, хоть будь я проклят, если эта вспышка румянца на щеках не спровоцирована моими словами. — Как твои шлюшки? Что-то ты рано ушел. Стареешь, да? — Она кривит губы в фальшивой сочувствующей улыбке.
— Переживаешь, что тебе не достанется? — Понижаю голос до шепота, ведь то, о чем мы говорим уже слишком личное, и будь моя воля — я бы к чертям собачьим вытолкал всех вон.