— Все, малышка, и твой Тапок реально либо импотент, если до сих пор не делает никаких попыток тебя трахнуть, либо уже давно и успешно трахает кого-то на стороне. Я бы не задумываясь поставил на второй вариант, и на твоем месте, прежде чем склонять его к сексу, я бы задумался о том, чтобы затребовать с него медицинскую справку. Знаешь, что бывает, когда недолюбленный ботан вдруг превращается в мачо? Он срывается с цепи и имеет все, что шевелится и имеет соответствующую дырку. А это, умница моя, как правило шалавы без комплексов, которые не всегда заботятся о том, чтобы использовать резинку.
С каждым моим словом Бон-Бон все больше заводится. Буквально вижу, как медленно закручивается ее внутренняя пружина, как она кусает губы после каждой реплики откровения. Мне ее не жаль, ни капельки. Пусть снимает, наконец, свои розовые очки. Пусть почувствует то, что всю свою сраную жизнь чувствую я: долбаную злость за то, что по мне судят поверхностно, опираясь на какие-то свои умозаключения, не имеющие ко мне ровным счетом никакого отношения.
— Ты все равно не сделаешь мне больно, — говорит Бон-Бон, но мы оба понимаем, что на этот раз ее ложь совсем неубедительна. — Ты просто злишься, потому что я не свалилась к твоим ногам, не подставила задницу, как это делают остальные.
— Твоя задница, малышка, меня не интересует. Больше — нет.
— Убеждай себя в этом каждый раз, когда будешь на нее пялиться, — не хочет сдаваться она.
И я срываюсь с цепи. Резким выпадом хватаю ее за шею, подтягиваю к себе, словно тряпичную куклу, сжимая ровно настолько, чтобы не причинить боли, но отбить желание дергаться. Бон-Бон сглатывает, когда моя вторая ладонь оказывается у нее на животе. Я чувствую, как она пытается втянуть его, чтобы убежать от моих пальцев, но это бестолку- мы оба знаем. Пальцами забираю ткань, выше и выше, обнажая кожу. Мои пальцы уже там — мягко скользят вокруг пупка, задевая камешек пирсинга. Я чувствую мурашки на коже Бон-Бон, и мой внутренний демон триумфально скалится. Моя малышка может сколько угодно корчить недотрогу, обзывать меня последними словами, но она совершенно беспомощна против своего тела, которое — и теперь это очевидно — очень остро реагирует даже на почти невинные касания.
Опускаю ладонь ниже, до самой кромки пояса ее джинсов, щелкаю по металлической кнопке. Хочу оторвать ее на фиг, вырвать «с мясом» молнию и просунуть пальцы под трусики. Но останавливаюсь на том, что просто опускаю ладонь еще ниже, обхватываю ее между ног, словно яблоко. Бон-Бон всхлипывает, дергается, словно оседлала электрический разряд.