— Бородищами, что ли? — Вильгельм раскатисто расхохотался, — Я скажу тебе по секрету, это Тирпиц под твоих работает. Под Алексеева с Макаровым. Взял, да и зарастил свой отнюдь не героический подбородочек этакими воинственными лохмами в духе варварских вождей. Я, было, хотел заставить его сбрить всю эту лохматую гадость, как царь Петр Великий ваших бояр, но потом отстал. В конце концов, это его дело. Но с наградами для моих «азиатов», это ты верно решил. И Тирпица с Зенденом не забудь, пожалуйста.
— Конечно. Хотя, это лишь малое из того, что я ПОКА могу сделать. Но, поверь, в России принято платить за добро добром. И я, и все мы, крайне признательны тебе за всю ту ценнейшую помощь, что ты оказывал и оказываешь России в связи с этой гнусной войной, особенно по части радиотелеграфных станций, толовой взрывчатки и моторных катеров. Для Дубасова же, как и для Тирпица с Гольманом, понятно, главным было то, что мы окончательно согласовали наши позиции по Марианам: по углю и по секретной базе Безобразова на одном из этих твоих островов. После истории вокруг Бара, это главный момент, по которому в Лондоне могут поднять крик вполне обоснованно. Но это все, как ты понимаешь, касалось только текущей японской кампании.
В особенности же я благодарен тебе за поддержку в вопросе отсрочки подписания торгового договора и связанных с ним таможенных тарифов. Понимаю, как трудно теперь будет бедняге Бюлову проводить через Рейхстаг новый вариант, который они на днях согласовали с Коковцовым, но, полагаю, что он, Рихтгофен и Штенгель с моим новым премьером Столыпиным общий язык найдут. В итоге, наши выгоды будут обоюдными, а взаимные уступки вполне переносимыми на их фоне.
И ты должен знать вполне определенно, что главным противником работы в России твоих Круппа, Тиссена и Сименса как раз и был фон Витте. Одной рукой подписывая с Бернгардом ваш вариант договора, другой он уже готовил подзаконные акты вполне в духе прошлых таможенных войн. Да, к сожалению. Это так… Убирая его, несмотря на все прежние неоспоримые заслуги, я как раз и думал о нашем с тобой более тесном сближении, отодвигая от принятия решений главного проводника интересов галльского капитала, коим он стал в последние годы. И, судя по всему, галльского духа, тоже.
Конечно, я позаботился о том, чтобы не оставить у него горького осадка, однако прежних доверительных отношений между нами уже не будет. Он слишком горд, и был слишком… огорчен неожиданностью этой отставки. Ну, да Бог ему судья в его гордости. Главное, чтобы помнил, что в остальном — судья я.