Теперь это во многом будет зависеть не только и не столько от геополитических раскладов или планов власть предержащих — вспомните извечное «зачем вообще России, сухопутной державе, океанский флот», — но и от тех, кто прошел эту войну на его мостиках, палубах, в башнях и казематах, в машинных отделениях и кочегарках.
* * *
Двое суток после возвращения моряков с войны пролетели в полном сумасшествия и радости круговороте застолий, балов, приемов, молебнов, попоек, азартных и телесных утех. И, скорее всего, многие из возвратившихся от Токио офицеров по неистребимой русской традиции, не удержавшись, вошли бы в неуправляемое пике алкогольного, игорного или развратного угара, ибо, как известно, — слаб до этих дел русский человек, когда повод совершенно очевиден, а вожжи ослаблены, но…
Как раз с ослаблением вожжей-то и было не очень: еще в день возвращения флота Алексеев на утро 3-го марта назначил общий сбор флотского и армейского офицерского состава свободного от вахт и караулов. А поскольку ни одно из зданий во Владике всех поименованных особ вместить не могло, место общего офицерского собрания было определено у арки напротив Адмиральской пристани, на том самом месте, где Руднев в свое время приветствовал экипаж «Корейца». Форма одежды — парадная. Неявка, невзирая на причины, — десять суток ареста…
За три часа до полудня у высокого помоста, или вернее — трибуны, обитой тремя полосами ситца в цвет российского триколора и украшенной флотскими флагами — большим Андреевским посредине и двумя поменьше — великокняжеским и комфлота — по краям, толпилось уже за тысячу человек народа. Цвет офицерского корпуса флота и армии сдержанно гудел и перетаптывался на легком морозце в своих перетянутых ремнями черных и серых шинелях, в кавалерийских накидках и кавказских бурках на плечах, а также в папахах, фуражках и даже треуголках на головах.
Сие общество, в большинстве своем страдающее жесточайшей болью в тех частях тел, на которые вышеозначенные фуражки, треуголки и папахи были надеты, блистало орденами, погонами, галунами, аксельбантами, темляками и всеми прочими атрибутами офицерской парадной красоты. Благоухая одеколоном, скрипя портупеями и сапогами, звякая шпорами и дыша перегаром, оно вполголоса обсуждало мировые и крепостные новости. А попутно сплетничало, травило байки и анекдоты, над чем-то посмеивалось или поругивалось, и при этом почти единодушно, со стенаниями, проклинало в голос судьбу-злодейку, да втихаря костерило бессердечное начальство. А попенять ему было за что.