* * *
Сказать, что столичное, да и не только, общество было изрядно возбуждено итогами Земского съезда, значит — ничего не сказать. При этом главными критиками его решений были в первую очередь крайне правые и крайне левые. Но поделать с тем, что маховик реформы российского села был уже запущен — ничего не смогли. Первые лишь дали Плеве возможность пополнить свою коллекцию «жемчужин перлюстрации», а вторые — повод к закрытию нескольких, особо критиканствующих газет. Типа «Вестника знания» Битнера, «Руси» с ее «Сельскохозяйственным листком», «Нашей жизни» и «Сына отечества». Едва избежали этого и «Биржевые ведомости» Проппера, вынужденного сменить главреда.
Склока же в самом благородном семействе России была страшная. Матушка и дядья сперва вызвали Николая «на ковер» в Аничков. Однако он, сославшись на нездоровье, туда не поехал. Отправляться же всем вместе к нему без приглашения, было не положено. Да и не комильфо. Поэтому Мария Федоровна первым послала для выяснения отношений с венценосным «блудным сыном» наиболее близкого к нему из дядюшек — Великого князя Сергея Александровича, примчавшегося по такому случаю из Первопрестольной.
Наговорившись вдрызг, дядя Сергей покинул кабинет племянника строевым шагом, громыхнул дверью, и даже не появившись в Аничковом, отбыл в Москву. После чего с Николаем не общался три месяца. Следующими получили окорот Сандро и Николаша. Первый — вежливо и корректно, без шума, крика и прочего гама. А второй — громко, суетно, с тремя уходами и приходами, с угрозой немедленно застрелиться и тому подобной визгливой ерундой. На следующее утро, страшно не выспавшийся и оттого злой, Николай прибыл на званый завтрак, или, правильнее сказать «на стрелку», во дворец Владимира Александровича, где, кроме хозяина с супругой, его ждала и засада в лице вдовствующей Императрицы и Великого князя Михаила Николаевича.
Подробностей этой «августейшей корриды» Вадик так и не узнал. Николаю говорить об этом было неприятно, а самого его царь предусмотрительно попросил несколько дней не высовываться из химлаборатории. И лишь Ольга Александровна потом обмолвилась, что брат как-то сказал ей о том разговоре: «Многое висело на волоске, и если бы не неожиданные слова Михаила Николаевича про то, что «мир меняется, и, возможно, не все новое есть дурное, только не всем сие видимо», я бы тогда мог дать слабину». Мать и Владимир Александрович с тетушкой Михень едва не уломали его на «задний ход».
Почему патриарх семьи Романовых внезапно поддержал «реформаторский зуд» Николая, никто так и не узнал. Эту тайну он через четыре года унес с собой в склеп. Возможно, дело было в том, что он с уважением относился ко многому, что в свое время делал, но так и не успел довести до ума, Александр II? Кто знает…