Прошло много времени, прежде чем прошлой осенью она пригласила в гости меня и сестру с семьей. Погода была скверная — монотонный мелкий дождь, слякоть, и от этого на душе становилось грустно. Мы купили хризантемы и постучали в ворота дома Елены. Открыл ее муж — широкоплечий человек моего возраста со светлым лицом и русыми волосами. Он приветливо поздоровался и пригласил нас в дом. Накрытый в гостиной стол блистал такой щедростью, будто здесь старались возместить утраченную теплоту братских чувств. Елена появилась из кухни — ее лицо светилось хорошо знакомой радостью счастливого человека, сумевшего, как это присуще храбрым людям, побороть себя. Моя сестра шумно обняла ее. Они заговорили сразу обо всем, а мы с ее мужем обменялись снисходительными улыбками.
Я протянул Елене цветы. Она потянулась к ним, но вдруг вздрогнула и бросилась в кухню. Я мог бы предположить, что она забыла что-то на плите, но дело было совсем в другом.
Весь вечер Елена была очень внимательна к нам. Для нас не было ни телевизора, ни магнитофона — были разговоры между близкими людьми, которым долго не хватало друг друга. Ничего такого, что отягощало наши встречи, не осталось и в помине, и поэтому я недоумевал: почему Елена не приняла хризантемы?..
С того времени прошло несколько месяцев. Я оказался в больнице с переломом руки. Меня замучил твердый гипс, я устал от белизны стен и искренне радовался каждому, кто меня навещал. Пришла как-то и Елена. Положила что-то на столик и присела у постели. Весна была засушливая, солнце обжигало травы и листья. Белизна стен была поистине невыносима. Мы обменялись обязательными между больным и здоровым фразами, и она замолчала. Накануне я плохо спал, настроение было муторное, меня что-то тяготило, и, может быть, поэтому я вспомнил об осенних цветах, которые она не приняла. Я спросил ее, что тогда произошло.
— Ты очень настаиваешь, чтобы я ответила? — проговорила она глухо.
— Друг обязан давать другу простые ответы на сложные вопросы.
Она засмеялась и начала издалека.
— Мы с Мильо учились в одной школе. Встречались на переменках, а вечерами на площади в Лыджене, на тайных собраниях ремсистов. Еще не отдавая себе отчет в том, что это и есть любовь, я поймала себя на том, что с нетерпением ожидаю этих встреч. Мильо жил в Каменице, а я — в Чепино. Расстояние это было немалое, но мы часто бывали друг у друга — то он к нам придет, то я к ним. И все пешком: автобусов-то не было… Его мать, тетя Петруна, полюбила меня и, если не видела несколько дней, спрашивала: «Куда запропастилась Ленче? Почему не приходит?..»