Среди партизан Александра Пипонкова — Чапая — был один парень, старше нас лет на пять, очень непосредственный, но совсем не навязчивый и производивший очень приятное впечатление. Слегка сдвинутая на затылок кепка открывала высокий лоб; черты лица свидетельствовали о натуре сильной. Он не прилагал никаких усилий, чтобы его заметили, и именно это выделяло его. Вечерами он присаживался к партизанскому костру, пел вместе со всеми и заводил разговоры. У него были умные глаза, в которых отражалась сосредоточенная внутренняя жизнь этого человека. Мы его звали Калином, но его настоящее имя было Гроздан Стоилов.
Несколько позже в партизанский лагерь прибыла новая группа молодежи из Белово. С ними пришел «старый» партизан Иван Илков — девятнадцатилетний юноша с черными кудрявыми волосами и светлыми лучистыми глазами. Зимой он принимал участие в бою на Еледжике — бою поистине героическом. Увидев Гроздана, Илков бросился его обнимать.
Наш лагерь находился на склоне, с которого просматривалась вся равнина. В утренние часы июльского дня равнина утопала в легком мареве, а дым от поездов шлейфом тянулся над станцией. До нас доносились какие-то далекие звуки, напоминавшие грустную песню жнецов.
А где-то под таким же июльским небом чернели головни того костра, на котором живьем сожгли Данчо Пачева, а среди синитьовских полей находилась могила Ивана Стоилова — ее обвевали порывы теплого июльского ветра…
Со дня смерти Данчо и Ивана прошло довольно много времени. Стремительное наступление Советской Армии наполнило нас волнующим предчувствием близкой победы. Потому-то и потрясения зимних событий уже стали забываться. Всеми своими помыслами мы были устремлены вперед. Будущее представлялось нам неясным, но тем не менее властно манило, как манят и влекут далекие, едва различимые горизонты.
И вдруг встреча Илкова и Гроздана — брата Ивана Стоилова — вернула нас в прошлое, к последним дням пережитой зимы…
Илков знал многое — знал и трагические обстоятельства, предшествовавшие гибели Данчо и Ивана. Я прислушивался к его хрипловатому голосу и живо переживал все — возможно, потому, что был очень молод, или потому, что присутствие Гроздана делало рассказ еще более ярким. Рассказ этот все еще звучит во мне, как будто я слышал его вчера.
Илков тер небритый подбородок — ему было трудно начать, но все-таки заговорил:
— Мы собрались после боя на Еледжике. Оставалось нас не больше десяти человек. Пошли к «медвежьей берлоге» — чуть выше Сестримо. С нами шел и Данчо. По очереди несли тяжело раненного комиссара Стояна Попова. Несколько дней — шаг за шагом — карабкались мы по среднегорским кручам и в конце концов добрались до пустынного Голашского хребта. Там нас настигла вьюга. Прижавшись спиной друг к другу, мы стали ждать, когда она стихнет. Но после первой ее волны последовала вторая, третья… Ветер дул с такой силой, что казалось — вот-вот унесет нас с собой… Одеты мы были слишком легко, и холод пронизывал нас до костей.